Эффект Доплера
Шрифт:
Такое непривычное для меня слово.
Но такое приятное. Если бы я мог его пощупать, то моя рука погрузилась бы в шерсть котёнка, или, не знаю, кролика какого-нибудь.
Или в волосы Саманты.
— Кью, — смеётся Рэджи, — ты завис минут на пять, наверное. О чём ты думаешь?
Оказывается, я стою посреди гостиной с двумя ёлочными игрушками в руках. Вокруг меня творится что-то невообразимое, все смеются и бегают туда-сюда, как сумасшедшие. Подростки ведут себя, как дети. Дети ведут себя как дети. А я просто… стою на месте. Вопрос своего друга я игнорирую, возобновив свой путь до ёлки. С тех пор я больше не зависаю. Нельзя. Не хочу думать о Сэм. Не хочу думать о слове «счастлив». Я боюсь, что это исчезнет, если часто думать.
Ведь Сэм уже исчезла.
Через полчаса суеты — гостиная готова, поручень лестницы, которая ведёт на второй этаж,
— Уже семь. Может, пора выдвигаться? — спрашивает Рэдж.
— Но ещё не восемь, — ноет Нат, — ещё не стемнело.
— А мне кажется, стемнело, — возражает Рыжий.
— Ребят, я покурю. Мне нужно… проветриться, — прошу я, тщательно подбирая слова. — Минут через пятнадцать пойдём.
Оба понимающе кивают. Напоследок я услышал, как эти двое перешёптываются:
— Рэдж, мы придурки. На кого мы оставим ребёнка?
За последние два часа со мной произошло столько хорошего, праздничного и радостного, сколько не было за всю мою жизнь, наверное. Но с непривычки у меня разболелась голова. Не каждый день я смеюсь и бегаю как умалишенный туда-сюда, чтобы успеть украсить ёлку до семи. Далеко не каждый день. Я надеваю пальто и выхожу на свежий воздух. Глаза находят машину Ната. В кармане я нащупываю пачку сигарет и ключи. Мы вот совсем недавно ездили с Рэджи за ёлкой. Я залезаю в бедный Мустанг и улавливаю едва отчётливый запах бензина. Закрыв глаза, я откидываю голову, открываю окно и закуриваю. Если бы у меня была хорошая фантазия и отличное воображение, в голове бы уже давным-давно прорисовался до боли знакомый силуэт. И с каких это пор одна девушка вытеснила из моих мыслей другую?
Правая рука устало падает на пассажирское сидение и нащупыпает пару крошечек. Это остатки кукурузных палочек, которыми Сэм кормила меня и собаку во время нашей первой поездки. Хотя, нет. Это было слишком давно. Кажется, в прошлой жизни. Эти палочки Саманта покупала ещё сотню раз. По дороге к матери Джуд. Когда мы ехали к сгоревшему особняку. Когда мы возвращались домой к Нату. У нас с этой девчонкой столько всего было, что события начинают спутываться в голове. Я вспоминаю, как Сэм заказала пиццу в номер за мой счёт, и уронила кусок себе на джинсы. Как правило, бутерброд падает маслом вниз, в данном случае — пицца полетела майонезом ей на колени. Если вернуться на пару недель раньше, то, оказывается, мы с Самантой знакомы не очень и давно. Ну, не считая этого сорока четырёх дневного перерыва. Но, честно признаться, дни летят так быстро, что если бы я не отсчитывал их в календаре, не заметил бы, что прошло больше месяца. Просто все эти дни превратились в один большой. Утром я готовлю друзьям завтрак, они идут на занятия. Днём первая приходит Ари, её школа совсем недалеко. Мы едим вафли, затем идём в магазин. Каждый день нам нужно гулять, иначе, сидя в четырёх стенах, я сойду с ума. После магазина мы встречаем Ната и идём домой. Вечером смотрим один из предложенных телепрограммой фильмов по телевизору, затем я отношу Ари в свою постель на руках, так как она заснула на моём плече. Сзади идёт Нат и шёпотом прикрикивает Джуд, чтобы та не скулила. Я сплю вместе с ребёнком в одной комнате — на диванчике, который стоит рядом с её кроватью. Нат спит в своей обставленной книгами обители. Джуд нагло разваливается в ногах девочки. Я проверял — если сплю с кем-то в одной комнате, кошмары мучают не так часто. Но таким образом я от них не застрахован. Однажды мне приснилось уже под утро, как я поднимаюсь на крышу, вижу, как Джуди что-то рисует в блокноте, а затем она резко вскакивает, подбегает ко мне и вгрызается мне в лицо. Начинает больно кусать за нос, подбородок, шею. Меня данные виды мазохизма не возбуждают, поэтому, я начал кричать. А проснулся, когда собака начала облизывать моё лицо. Ари на тот момент уже завтракала с Натом. Меня не разбудили. Меня никогда не будят, потому что я мало сплю. Я читаю книги до двух часов ночи. Но просыпаюсь самостоятельно как по будильнику в 7:45 утра.
— Кью, мы идём? — Рэдж просовывает своё лицо в открытое окно машины. Открываю глаза и вижу, как он зверски улыбается, напомнив этой улыбкой знаменитого Джокера из комиксов.
— Да. С кем мы оставим Ари?
Всё мы учли, да только не это.
Вылезаю из машины и закрываю дверь. Рыжий, облокотившись
— С Натом, конечно. Он всё равно немного трусит туда идти.
Улыбка трогает моё лицо.
Мы не учли только один факт — после семи автобусы ходят плохо, а сейчас уже половина восьмого. К дому Рэджи пешком идти очень долго. На улице сильные морозы.
— Ну мы же не идиоты, — говорит Рэдж, — возьмём машину Ната.
Мне остаётся только хлопнуть себя ладонью по лбу. К вечеру моя голова совсем перестала думать.
Через десять минут мы медленно подкатываем к дому Рэджи.
— Я без понятия, как зовут твоего отца, — вдруг озвучиваю вслух свои мысли. Водитель смеётся.
— Тебе зачем? Они уже, скорее всего, в отключке.
— А если нет?
— Тогда вырубим их.
Похоже, Рэджи настроен серьёзно. Отец сильно избивал его при каждом удобном случае. Я понимаю, за что сын хочет отомстить отцу. Я сам ещё год назад занимался подобными вещами. Но месть — штука опасная, ведь закон бумеранга никто не отменял. Пытаясь отомстить отцу, я потерял Джуди. Кто знает, может, если бы девчонка не удрала из больницы, чтобы спасти меня, то всё было бы иначе. Она была бы жива, а я, скорее всего, мёртв. Но так было бы гораздо лучше. И я бы не «сбивал» своё чувство вины по шкале с десятки до девятки, и так далее, чтобы жить было проще.
Мы вылезаем из машины, я тихо закрываю дверь, и Рэджи показывает, как зайти в дом с чёрного хода. Мы медленно вплываем в тёмную комнату и слышим голоса из гостиной. В глазах начинает темнеть, но я не подаю вида. Пытаюсь не вспоминать последний день со своим отцом. Когда я зашёл в наш фамильный особняк, кругом было так же темно, как сейчас. И я слышал голоса на втором этаже. Не хочу вспоминать. Но эти предательские мурашки леденят мою кожу как тогда, так и сейчас. Ноги трясутся, но мы продолжаем идти. Я знаю, что Рэджи в этом доме житья нет, и не будет, пока мы не поставим его отца на место. Я здесь ради друга. Будь у меня такие друзья год назад, может, Джуди была бы жива, кто знает? Может, мы оба были бы живы.
— Они ещё не открывали бутылку, — вздыхает Рэджи, заглядывая за угол, прямо в комнату, где горит свет. — Но они прихватили её с собой. Почему именно в спальню?
Мы находимся на втором этаже, прямо возле комнаты, где спят родители Рэджи. Напротив — спальня старшего брата, а дальше по коридору — комната Рыжего. Я никогда не был в этом доме, Рэдж стеснялся звать друзей, зная, что отец не одобрит. Я это понимаю. К тому же, он до последнего не хотел рассказывать нам, что дома у него твориться настоящий хаос.
— Слышишь? — мой друг берёт меня за рукав и подтягивает ближе к приоткрытой двери, откуда доносятся голоса. — Они говорят обо мне. Бутылка уже открыта. Скоро их вырубит.
— Что говорят? — спрашиваю я.
Рэдж молча подносит указательный палец к своему рту, а затем кивает на дверь, мол, слушай. И далее мы слышим интересный диалог. Хотя, это, скорее всего, монолог.
— Знаешь, я очень люблю своего сына. Но эта его болезнь… Мне кажется, его сглазили в этом вшивом колледже. Пару раз мне пришлось зайти в это место, и, если сказать помягче, люди там слишком уродливы. Школьной формы там нет, директор совсем помешался на самовыражении. Как только я переступил порог школы, на меня чуть не сбила с ног (конечно, случайно) девчонка из группы поддержки. Брат, ты знаешь, какие у них короткие юбки? А как они ярко красят своё лицо? А потом они идут в полицию и пишут заявление об изнасиловании. Даже смешно! Когда я заканчивал колледж, такой чертовщины не было. Мы носили форму, да и… понимаешь? Они его испортили. Моего сына. Он стал этим… отребъем. Я пытался исправить его, но он портит репутацию нашей семьи. Я ведь заместитель прокурора этого вонючего города. Меня здесь все знают, как и мою семью. Я не могу допустить этого позора — первой страницы в местной газете, где моего сына, не дай бог, поймают за неподобающее поведение. Каждую неделю, когда нам приносят газету, я молюсь Господу, чтобы там не было ничего ужасного.
— Ужасного? — наконец подал голос другой мужчина.
— Не хочу однажды увидеть, как на страницах красуется фото, где Рэджи целуется с другим парнем. Это будет позор для всей нашей семьи. Я не знаю, что делать с младшим сыном. Может, отправить его на реабилитацию?
— Вот ведь урод, — выдыхаю я. Рэджи прячет глаза, я не вижу выражения его лица. Уверен, ему сейчас погано. Его отец наговорил сейчас много лишнего, вместо того, чтобы принять сына таким, какой он есть.
Проходит минут пять, но мы ничего не слышим. В комнате стало тихо.