Эффект побочки
Шрифт:
Я простодушно улыбнулся, протягивая Поэту телефон, но его лицо сейчас не выражало ничего, кроме недовольства.
«Засунь свою диковину себе в чресла и не мешай» – говорил его похолодевший взгляд.
В очередной раз я понял, что совершил идиотский поступок, и сейчас своими действиями увеличиваю дистанцию между собой и потенциальным объектом.
Но уже вскоре Поэт сам почувствовал необходимость во мне. Его творческая натура наконец-то нашла объект вдохновения и теперь, кроме созерцания
Поэт писал. А что ещё делать поэту, как не писать? Он быстро освоил шариковое перо и днями напролёт что-то строчил в своём блокноте. Временами он вырывал из блокнота листочек с записанной эпиграммой и ещё каким-нибудь милым рисуночком снизу и передавал его своей пассии. Она читала тут же, сидя напротив кровати странного пациента, прыскала в кулачок, а иногда и поблёскивала наполненными слезами глазками. Ей были приятны эти знаки внимания. Ещё бы, ведь их оказывал не кто-нибудь, а великий поэт. Ну и что, что совсем непохож, ну и что, что ликом ужасен и фигурой нескладен, ну и что, что в больничном обряде. Когда соприкасаешься с талантом, облик отходит на второй план.
Аня всегда эмоционально принимала очередной , написанный ей стих, но по растерянности во взгляде я замечал, что она мало что понимает в настоящей поэзии. Нет, всё это конечно красиво – филигранный почерк, милые цветочки на полях, но вот содержание… Дело в том, что если пассия Поэта и читала что-то, то это были сообщения в соцсетях, где в большинстве своём использовались сокращённые аббревиатуры. Ей нужно было много времени и усилий, чтобы вникнуть в смысл художественного текста, пусть даже самого простого. Здесь же ситуация осложнялась старинными выражениями и непонятной похожей на твёрдый знак буквой, которую Поэт втыкал в конец почти каждого слова.
В какой-то момент Саша осознал проблему языкового барьера и теперь мучительно искал её решения.
Получилось так, что в этом вопросе Поэту мог помочь только один человек и это был тот, кто вызывал у него наибольшую неприязнь.
И вот однажды случилось. Он осторожными шажками подкрался к моей койке. В витиеватых высказываниях, перемежаемых бесконечными извинениями, мне с трудом, но удалось понять, чего от меня хотят.
Переформулировав получасовую тираду в практичные пару фраз я получил следующее. Поэт хочет склеить Аню, а для этого он должен общаться с ней на одном языке. Чего он хотел от меня, как от более свежей и приближенной к современности особи обезьяны, так это научить его общаться на этом неведомом языке. Всё что от меня требовалось это обучение Поэта этому самому языку и техническое руководство о том, в какой форме лучше всего доносить этот язык до объекта.
В радостном предвосхищении работы и спасения от навалившейся скуки, я растёр руки так, что они накалились добела.
«Присаживайтесь поудобней, господин Поэт. Мы начинаем!»
И началось! По сути, Поэту нужно было освоить два предмета – это современный русский язык и цифровой ликбез. Начали с русского. Здесь я был в роли переводчика, который объяснял, как будут звучать старые фразы на новый лад. Начинали с простого. Я читал записки поэта и выявлял в них все непонятные
«Ну что это такое?» – брезгливо бурчал я, с видом строгого учителя просматривая очередной листок блокнота, где изящным в завитушках почерком, был начертан опус.
«Являешься ты мне с утра моя Аврора,
И озаряешь светом серый мир вокруг,
Твой стройный стан, очей больших озёра,
Сверкает перламутр в алых створках губ.
Тугим канатом, словно виноградной лозой,
Ты мою руку крепко-крепко обвиваешь,
Игла в твоих перстах, как шип кровавой розы,
Поэта сердце, но не руку ей пронзаешь…»
«Хм…мм. Может быть в ваше время таким стишком было возможно разбить сердце прекрасной дамы, но сейчас этим можно разве что разрушить ей мозг. Во-первых: здесь много воздуха, неопределённости, робости какой-то. Всё слишком затянуто и двусмысленно. Мы живём в веке скоростей, где ценится каждая секунда. В этом веке никто не будет тратить время на расшифровку непонятных аббревиатур и желаний. Чувства выражаются прямо, а комплименты должны содержать конкретику.
«Стройный стан» это «Зачётная фигурка», про «перламутр» вообще непонятно, и розы эти с шипами до того избиты, что дальше некуда. Как вообще можно сравнивать современную девушку с цветком. Цветы это что-то безмолвное и безвольное, вот тигрица, пантера, кошечка на худой конец, это совсем другое дело».
Поэт оказался прилежным учеником и уже на следующее после первого урока утро, поразил меня выполненным домашним заданием.
«Ты хищною тигрицей когти выпускаешь,
Готова растерзать лежащего в пыли у твоих ног,
Но норов ты ягнёнка нежного не знаешь,
Он с жаждой ждёт, что в плоть вонзится милый коготок.
Зачётную фигурку томно вожделея,
Барашек блеет и мычит, лишь бы коснуться мог,
Мечтает перси хищницы он полные томленья,
Сдавить копытцами, чтоб брызнул с них смородиновый сок».
– Ну вот, можешь ведь, когда захочешь! – похвалил я Поэта. – Вроде и формы красивые сохранил и конкретики добавил. По крайней мере, это уж точно не зашквар.
– Что такое зашквар? – спросил млеющий от похвалы современного ценителя поэзии Саша.
– Ну-у…это…как бы тебе объяснить на твоём языке. «Зашквар» это что-то несовременное, обыденное, то, что никого не тронет, на чём не схватишь хайп.
– Что такое хайп? – Поэт цеплялся за непонятные слова, как маленький ребёнок, который только учится говорить.
Я глубоко вздохнул, понимая, что наше обучение уходит в другую плоскость. Это уже особенный предмет, без которого, впрочем, в современном мире не обойтись. Азы маркетинга нужно знать всем, даже поэтам.
– Понимаешь, Саша, в наше время столько писателей и поэтов развелось, что просто плюнуть некуда. Пишут все кому не лень: государственные мужи, знаменитые личности, торговцы, спортсмены, воины и просто бездельники. Этих, кстати, сейчас пруд пруди. И двигает этой основной массой писак, отнюдь, не любовь к искусству. Таким образом люди зарабатывают на жизнь. Сейчас в большинстве случаев не нужно иметь издателей и редакторов, просто пишешь, что тебе в голову взбредёт и выкладываешь в сеть.
Конец ознакомительного фрагмента.