Эффект преломления
Шрифт:
— Светлый день Рождества Христова недавно отпраздновали, — ровно проговорила графиня, глядя прямо перед собою. — Новый год еще впереди. Так почему ж в моем доме столько гостей?..
Она отхлебнула из кубка, окрасила губы багровым. Гости молчали.
— Здравствуй, Дьёрдь. Рада тебя видеть, старый друг. Как твои палатинские дела, Дьёрдь?
Молчал Дьёрдь, лишь не мог оторвать взгляда от красной полосы на губах графини. А она продолжала:
— Здравствуйте и вы, любезные зятья Николаус
Слова ее тяжело падали на души, смущали умы, и казалось, низкий голос этой женщины околдовывает людей, заставляет их отступить… Дьёрдь ощутил, как в сердце впивается боль. Коротко бросил:
— Довольно!
Кивнул гайдукам. Те вышли.
Розовый язык медленно прошелся по губам, слизывая остатки багровой влаги.
— Как твоя семья, Дьёрдь? — как ни в чем не бывало продолжила расспрашивать графиня. — Здорова ли красавица-жена, Эржебета Чобор? И как живется прелестной дочери твоей Юдите? Счастлива ли она замужем? Вы, дорогие зятья, скажите: получили ли вы мои подарки на Рождество? Понравились ли внукам моим игрушки, сладости? К лицу ли пришлись дочерям опалы да жемчуга? А вы сами, Николаус и Георг, рады ли золотым флоринам, которые вам послала теща?
Боль в сердце нарастала. Скоро терпеть ее будет невозможно. Зачем, Эржебета? Просил же тебя, предупреждал…
— Там они, в кладовой, — сказал, входя, командир гайдуков. — Так что, осмелюсь доложить, ваше сиятельство, страх посмотреть. На войне и то такого не увидишь…
Дьёрдь отправился за солдатом. Эржебета осталась сидеть за столом, даже головы не повернула.
В одной из многочисленных кладовых на соломенной подстилке лежали три изможденные, худые, словно скелеты, девушки. Тела их покрывали страшные раны и следы незаживших ожогов. Несчастные были без сознания.
— Сколько ж она пытала бедняжек, — прошептал один из гайдуков.
В отряде поднялся ропот. Каждый на месте служанок видел жену, сестру или дочь…
— На кол ведьму!
— На костер!
Дьёрдь повелительно поднял руку:
— Виновные предстанут перед судом. Позвать сюда всех слуг.
Гайдуки рассыпались по замку. Ловили челядь, сгоняли к палатину. Вскоре на кухне стало не протолкнуться от людей. Слуги жались друг к другу, шептались встревоженно, переговаривались. Дьёрдь обвел толпу тяжелым взглядом, шум смолк.
— Как живется вам в Чахтице, люди? Добра ли ваша хозяйка? Есть ли те, кто хочет рассказать о ее доброте?
Они молчали.
— Боитесь наказания графини? — усмехнулся Турзо. — Не бойтесь. Больше не будет его. Говорите.
Слуги снова зашептались.
— Слово палатина даю! — повысил голос Дьёрдь. — Нет больше тут ее власти. Я — власть, и я здесь, чтобы защитить вас!
— А что ж так
И тут шквал выкриков обрушился на Дьёрдя:
— Пыточный дом она тут построила, людей резала и жгла!
— У девок кровь сцеживала и купалась в ней!
— Потому такая молодая, лидерка проклятая!
— Ничто ее не берет!
— Я, я скажу, ваша светлость, — выскочила вперед Агнешка. — Все знаем, все видели своими глазами! В подвал заглядывали, смотрели, как девок она пытала!
— Ишь, какая бойкая, — нехорошо усмехнулся Дьёрдь. — А в суде повторишь?
— Повторю, господин судья! И вон, Пирошка тоже подтвердит. Вместе мы глядели-то…
— Врешь все, гадина!
В круг выбежала Йо Илона:
— Не слушайте ее, добрый господин! Она как псина трусливая: что-то увидала и брешет.
— Сама ты брешешь, проклятая! — завизжала Агнешка. — Это ж главная помощница графини, господин судья! Она ей девок из деревень приводила. Она и держала бедных, когда графиня их резала! Да Илонку Йо все боялись, мясником звали!
— Взять, — бросил Дьёрдь, и гайдуки скрутили огромную бабищу.
— На тебе моя кровь будет, — плюнула Йо Илона.
— Да и будет, отмоюсь! — орала Агнешка. — Тебе вот только уж не отмыться, столько ты ее пролила! Вон еще одна стоит, Дорка! Эта самая злючая, ваша светлость! Она и пытала бедняжек сама, и закапывала потом! А уж в Пиштяне что они утворили, господин! Два десятка девок зараз голодом уморили!
Дорку тоже схватили, связали, поставили рядом с Йо Илоной. Ката сама подошла к пленницам, встала рядом.
— И эта, вы не смотрите, господин судья, что она такая тихая — воды не замутит! На самом деле тоже пособница! — подхватила наконец Пирошка. — И еще одного здесь нет, горбуна Фицко.
— А он ведь графинюшкин палач, — добавила Агнешка. — Его все боятся!
— Этих увести, — сказал Дьёрдь.
А сам с солдатами тотчас взял факелы, отправился на поиски горбуна.
Долго бродили они по замку. Фицко нигде не было. Спустились в подвалы, запетляли по бесчисленным переходам. Наконец Турзо услышал чьи-то осторожные шаги. Остановился, сделал знак гайдукам, те рванулись вперед.
— Предатель! Проклятый!
Фицко напал сзади, ударил в спину, сбивая Дьёрдя с ног. Тот устоял, развернулся, пошел на горбуна.
— Иуда! Ты ж у ней гостил, хлеб у ней ел! А теперь…
В руке Фицко блеснул широкий нож. Турзо потянул из-за пояса саблю.
Из темноты раздалось рычание. Пять черных псов окружили людей, подбирались боковыми коридорами, шли, припадая к земле, готовились к прыжку. Адовым пламенем горели их глаза.
— Ату их, собачки! — заревел Фицко. — Жрите иуду!