Эффект пробоя
Шрифт:
Может быть, все дело в том, что тут алкоголь не так просто было достать, кроме слабого фруктового вина, которое делали местные кривичи? А, может в том, что повсюду сновали военные, люди из НКВД, из партактива и из партизанских отрядов, а еще и комсомольские активисты, которые тоже следили за порядком? Как бы там ни было, а внутри Славогорска с безопасностью все наладили. А вот синелицые, разумеется, по-прежнему бесчинствовали в ближайших окрестностях. Да и местные аборигены иногда нарушали порядок, устраивая друг с другом драки и даже осуществляя кровную месть. Они пока не понимали правил
Глава 19
Щеголяя красными повязками дружинников, мы пошли мимо новеньких бараков, где получили жилье семьи рабочих и партизан, эвакуировавшихся в каверну, спасаясь от немцев. Затем мы прошли мимо лесопилки, оборудование для которой тоже успешно эвакуировали сюда еще до моего появления. Потом миновали лагерь военных и еще один пост, свернув, наконец-то к деревне Пигиливке. Внезапно дождь перестал, и теплое августовское солнышко, клонившееся постепенно к закату, вылезло из-за тучи своим краем, высветив в небе большую яркую радугу. Сразу потеплело, запахло луговыми травами и влажной землей.
Настроение у меня немного улучшилось. Да и мой напарник по патрулированию не выглядел уже таким мрачным. А когда мы отошли на достаточное расстояние от нашего деревянного Славогорска, поднявшись на пологий холм, я оглянулся, чтобы полюбоваться видом на городок, открывающимся с возвышенности. Крепость в центре, больше всего похожая на какой-то старинный острог, потемневший от времени, окружали новые постройки из светлой, еще не потемневшей древесины. А у пристани на реке стояли ладьи, — те самые, на которых приплыли варяги.
— Ты слышал, Леша, что много этих вот варягов наши постреляли? — спросил Григорий.
Я не стал уточнять, что сам был участником перестрелки, а просто кивнул, сказав:
— Да. Но многих наши и в плен взяли. Видимо, решили использовать их.
— Использовать? Как? Они же вроде здешних пиратов! На что они годятся, кроме разбоя? — удивился мой напарник.
— Ну… кто-то же должен биться с этими синелицыми, которых, местные зовут Чудью Белоглазой. А патроны на них тратить жалко. Не немцы все-таки. Вот и пусть подрядят этих варягов их гонять. Хоть польза от них будет, — проговорил я.
Григорий хмыкнул, но не стал спорить. Только поправил ремень своей винтовки и спросил:
— А чего ты опять без оружия? Тебе, как сотруднику Вайсмана, оружие, вроде бы, положено?
— Мне выдали трофейный «Вальтер», — кивнул я.
— И где же тогда твой пистолет? — не отставал Григорий.
— Сдал в оружейную комнату после командировки, — сообщил я.
А напарник сказал:
— Напрасно. Здесь у нас любой народный дружинник имеет право брать с собой свое табельное оружие. Просто в журнале в оружейке у дежурного напишешь, что взял пистолет для патрулирования в ДНД и все. ДНД — это добровольная народная дружина и есть. И здесь мы не просто общественники, а вместо настоящей милиции. Потому и оружие нам полагается. А еще и форменную одежду тебе получить нужно. Что это ты все время в своих синих штанах ходишь, да в фуфайке?
— Так я же это… попаданец, — пробормотал я, не зная, что и сказать в свое оправдание.
Но,
— Ну и чего? Да тут у нас таких, вроде тебя, во времени потерявшихся, десятка три уже набралось. Некоторых, правда, расстреляли или на лесозаготовки отправили, как врагов советской власти. А ты, вроде бы, не враг, а человек работящий. Так зайди завтра на склад, покажи свой жетон и получи там комплект одежды. А то смотрю, что от дождика промок насквозь. Ваши уже почти все переоделись. Человек пять или шесть только ходят до сих пор так, как ты.
Он, конечно, был прав. Я и сам прекрасно понимал, что необходимо поскорее сходить в баню и переодеться в чистое. А то уже и чесаться все тело начинает от пота и грязи. Тем более, раз казенное бесплатно выдают, то надо бы воспользоваться на халяву. Впрочем, тут вообще-то получается, что живу и без того на полном государственном обеспечении с трехразовым питанием в столовой и с бесплатной койкой в бараке. Да и остальные все простые люди так живут. Пусть все и очень скромное, но, надо признать, что базовые человеческие потребности в жилье и питании местными властями удовлетворяются. К тому же, если поранишься или заболеешь, то и лечат бесплатно.
И это я пока принадлежу к категории одиночек. А если обзаведусь женой, как мой коллега Антон, то и домик отдельный, может быть, выделят. Как минимум, отдельную комнату в общежитии дадут точно. Получается, что семейным тут условия создают, чтобы плодились и размножались. Вот как! Не то что у нас там было со всякими ипотечными заморочками… Правда, коррупция в распределении благ тоже уже есть. Вон у главврача госпиталя какой терем-теремок! Но, несмотря на весь примитивизм окружающей действительности и неопределенность ситуации, какие-то социальные льготы здесь все-таки имели место…
Потому меня, в принципе, все пока устраивало. И даже не важно, как все это называлось: не то социализм, не то военный коммунизм. Но, хоть и не имелось тут ни компьютеров, ни интернета, ни сотовой связи, а в каверне официально утвердили календарь 1941 года, все прекрасно понимали, что война с Германией грохотала по другую сторону точек пробоя. То есть, где-то в другом мире, оставшемся за гранью времени. А здесь просто налаживали свою собственную жизнь, как умели, люди, которым посчастливилось уйти от немцев в каверну, которая, как я подозревал, была на самом деле никакой не каверной, а самым настоящим дохристианским русским миром эпохи викингов. И находились мы все на Псковщине. Просто сам Псков еще даже не основали, да и само название страны еще не утвердилось. Пока здесь Русью звались только варяги, а местные звались кривичами…
Мои рассуждения о местных реалиях прервал какой-то шорох за кустами. Мы замерли.
— Кто там прячется? Выходи или стрелять буду! — резко крикнул Григорий, скидывая с плеча винтовку.
И на дорогу с поднятыми руками выскочил человек спортивного телосложения в такой же одежде, как у меня, тоже в джинсах и футболке, только порванных и грязных.
— Стойте! Не стреляйте! Я тоже попаданец! — прокричал незнакомый мужчина лет тридцати на вид.
Мы остановились. Затем Григорий спросил, не убирая винтовку: