Эффект пробоя
Шрифт:
Сентябрь в Каверне выдался на редкость теплым. Лес вокруг Славогорска пестрел золотом и багрянцем, а в воздухе витал запах дыма и свежеспиленных бревен. Работа кипела: новые дома росли как грибы после дождя, а бывшие узники концлагеря, коллаборанты и даже пленные немцы теперь трудились бок о бок с местными средневековыми кривичами, создавая общее будущее.
Ленка сидела на крыльце нашего нового деревянного двухэтажного здания общежития, закутавшись в платок, и смотрела, как за рекой догорает закат. Я присел рядом, протянул ей кружку с горячим чаем из местных трав.
—
— А куда мы денемся? — усмехнулся я. — Портал в 1941-й исправно работает. Значит, будем и дальше таскать оттуда ресурсы и мешать немцам вести войну против СССР. Рано или поздно это серьезно подточит их резервы на Северо-Западном направлении. А это означает, что блокада Ленинграда не будет такой суровой, как в той нашей истории…
— Нет, я не об этом… — Она потянулась к моей руке, сжала пальцы. — Я о нас. О ребенке. О том, что будет дальше.
Я молча обнял ее за плечи. Вопросов действительно было больше, чем ответов. Ведь наша каверна — это пока совсем еще не изученное место, застрявшее где-то в раннем средневековье. И, мы до сих пор даже не знали точно, какой здесь год. Надо было вычислять по звездам, но, начальство пока не озаботилось этим интересным вопросом, просто установив директивно и здесь тоже 1941 год. Хотя вокруг, разумеется, находились совсем иные реалии, больше соответствующие, как нам с Ленкой казалось, седьмому или восьмому веку.
— Главное, что мы живы, — наконец сказал я. — А дом нам построят, когда размножимся.
Ленка рассмеялась, и в ее глазах мелькнул тот самый задорный огонек, который я полюбил. На простенькой детской площадке, построенной перед нашим семейным общежитием, смеялся ребенок, один из малышей беженцев. Ленка посмотрела на него с тихой улыбкой, спросив:
— Ты уверен, что хочешь ребенка в таком мире?
— В каком? — я махнул рукой в сторону поселка, где среди деревянных срубов уже виднелись первые каменные фундаменты. — Посмотри вокруг. Мы строим этот мир сами. И от нас зависит, будет ли он лучше, чем тот, что мы оставили там, за гранью времени.
К этому моменту Славогорск, действительно, на глазах превращался в настоящий город. Благодаря «реквизированным» из 1941 года вместе с земельными участками предприятиям и ресурсам, да еще и знаниям ученых из разных эпох, собравшихся в нашем исследовательском центре, мы запустили электромеханический завод, наладив выпуск электрических лампочек, радиоламп и электромоторов, питающихся от установок, поглощающих атмосферное электричество. Для этого уже построили несколько башен, оборудованных специальными антеннами и аппаратурой с электронными схемами, сделанными на радиолампах по методу Вайсмана. Электромоторы позволили оборудовать насосную станцию, что положило начало городскому водопроводу. Удалось также наладить промышленное производство тканей в перемещенном цеху ткацкой фабрики. А при госпитале под руководством Ленки, которая по второму образованию была химиком-фармацевтом, даже начались эксперименты по изготовлению пенициллина и прочих необходимых лекарств.
Как только я женился, меня освободили от общественной
У друзей жизнь тоже наладилась. Антон со своей женой Лесей по-прежнему обживал собственный дом на окраине Ягодовки, натащив туда кучу трофейных предметов быта, к которым он имел доступ во время наших хроноперемещений. А Сергей, как и ожидалось, быстро нашел общий язык с местными соседями, — его «избушка» оказалась большим добротным срубом прямо рядом с городскими стенами, в районе, где при князе жили купцы, а жена по имени Леля, научила его доить коз, выделывать шкуры и самостоятельно печь хлеб. Костя наконец-то получил место в агитационном оркестре, которое ему давно обещали. Только раньше музыкальных инструментов не имелось, а теперь, после перемещения сюда целого дома культуры, их оказалось предостаточно. И Костя, занимаясь любимым делом и развлекая публику своей виртуозной игрой на пианино и на гитаре, выглядел вполне счастливым.
Что касается военных, то они продолжали вылазки, но теперь не только за ресурсами, а и за тем, чтобы совершать масштабные диверсии в тылу у немцев. А беженцы из 1941-го, спасаясь от войны, по-прежнему охотно шли к нам в каверну, где их ждала хоть и нелегкая, но мирная и сытая жизнь. Продовольствия тут хватало, да и земли стояли первозданные, непаханые. И постепенно в окрестностях Славогорска организовывались настоящие колхозы и совхозы.
А наш научно-исследовательский центр продолжал успешно работать. Мы уже знали, что установка Вайсмана, усовершенствованная молниевыми отражателями и хронорезонаторами, способна не только перемещать целые участки пространства, но и, возможно, открывать порталы в другие времена. Коваль и Вайсман работали над подобным усовершенствованием, но даже они не могли сказать, какие еще сюрпризы приготовила для нас эта реальность.
Однажды на работе я услышал очередной интересный разговор между учеными.
— Новая модификация готова к испытаниям, — сказал Коваль, сверкая глазами. — Я нашел способ стабилизировать хронофазы. Никольский помог все рассчитать на компьютере.
А Вайсман проговорил:
— То есть, если новый проект пойдет хорошо, мы сможем не только брать попаданцев сюда, но и возвращать их обратно…
Услышав такое, я задумался. Вернуться, что ли, к себе в 2025 год? Или к Ленке в 2007-й? Или даже в 2093-й в гости к Никольскому с его жутковатым миром роботов? Но… нужно ли все это теперь?
Каверна больше не казалась мне какой-то временной аномалией. Она стала для меня домом. А дом, как известно, — это не столько строение, сколько люди, которые в нем живут.