Эффект Ребиндера
Шрифт:
Оля решилась практически сразу, не раздумывая и ни с кем не советуясь. Матвей уезжал через две недели, ждала лаборатория, начинался учебный год у Иринки, поэтому он предложил расписаться уже в Новосибирске. Как растерялись родители! Конечно, такая положительная правильная дочь, такая прилежная ученица – и вдруг бросает аспирантуру перед защитой! У отца даже гипертонический криз случился! В конце концов он смирился, но поставил условие – фамилию Ольга не меняет ни себе, ни будущим детям, все останутся Поповыми. Она поспешно согласилась, лишь бы прекратить ненужные разговоры, рассуждения о детях казались ранними и ненужными.
Хотела ли она детей?
Странно признавать,
Почему-то она была уверена, что родится девочка. И Матвей, который страстно мечтал о сыне, тоже привыкал к мысли о девочке, заранее окрестил ее маленькой Олей. Это было отдельным страданием, потому что напоминало их любимую книгу «Прощай, оружие», где герой называл своего будущего ребенка «маленькая Кэт». Они умерли оба, и Кэт, и ребенок, как он не понимал!
С самого первого дня Матвей мучительно переживал их не слишком удачную интимную жизнь, винил себя в бесплодии после аварии, ночами молча курил на кухне. Когда через полтора года у Оли появились первые признаки беременности, он совершенно очумел от радости, заполонил дом овощами и редкими в их краю апельсинами, сам стирал белье и драил пол. По ночам он теперь крепко спал, прижавшись к Ольгиной спине, «ложка в ложку», и бережно обнимая горячей рукой ее растущий живот.
А Олю все раздражало, это было ужасно! Она мучилась мыслями, что первые роды в тридцать лет да еще в такой глуши обязательно окажутся неудачными, случится несчастье с ребенком, или она сама умрет, как умерла Кэт. Объятия мужа вызывали дрожь, хотелось отвернуться, отодвинуться, остаться одной. Разве он заслужил таких огорчений, ее преданный добрейший чудак? Хорошо, что Матвей сам догадался и предложил рожать в Москве, какая проблема взять дополнительный отпуск за свой счет!
Но и Москва Олю ужасала, вернее, не Москва, а тесная родительская квартира, ее бывшая восьмиметровая комната. Как они могли поместиться там, да еще с Иринкой?! Она хотела остаться одна, одна-одна-одна! Пусть никто не видит ее безобразную фигуру, незнакомое опухшее лицо в пятнах, пусть никто не сочувствует и не вздыхает!
И тогда Матвей затеял поход на плоту. Все, все отправлялись в поход – Иринка, Володька, он сам, давние друзья по детскому дому. Жаль, что нельзя было и родителей захватить! Только Таня была нужна ей, только Тане она могла признаться в своих страхах и отчаянии.
Конечно, Таня сразу все поняла. Она приезжала почти каждый день, привозила ягоды и укроп, рассказывала милые смешные истории. И в роддом они поехали с Таней. Схватки начались на улице, Ольга еще успела позвонить из автомата родителям, сказать, что гуляет в парке и вернется нескоро.
Никогда не позабыть тот удивительный день! Во втором часу Олю приняли в родильное отделение 1-й Градской больницы, как раз раздавали обед, и в коридоре резко пахло вареной капустой, а в шесть вечера без малейших проблем и осложнений родился мальчик. Крупный крепкий мальчик. Сказочно прекрасный мальчик, самый красивый из всех виденных ею младенцев.
Она была невыразимо, безудержно счастлива. И умирала от стыда. Милый, дорогой Матвей, как он терпел ее капризы и издевательства?
Прости меня, слышишь? Люби меня, слышишь?
Ужасно не хотелось огорчать мужа, но она все-таки не согласилась назвать
Но именины, конечно, устроили. Родители ухитрились в собственной куцей квартире накрыть стол на двадцать человек, наварили ведро холодца, накрошили таз салата оливье. Накануне отец отстоял полдня в районном магазине за редкой и дорогой сырокопченой колбасой. Было стыдно, что она так редко вспоминает про них, почти не пишет, не додумалась купить подарки. Ленечка, удивительно похожий на Олиного брата Володьку, такой же красавчик с синими глазами, блаженно спал целый вечер, хотя гости шумели и хохотали.
«Я люблю, я люблю, я люблю, я люблю…» – катилось по квартире. Это Володька притащил из университета запись новой песни:
Я люблю, я люблю, я люблю, я люблю,других слов я найти не могу…Таня выбралась в самый последний момент, потому что Левка, как всегда, укатил на гастроли. Хорошо, что Ася Наумовна согласилась присмотреть за детьми. Зато Гальперины приехали всей семьей, впереди – Кира и Аня, похожие на сестер, очаровательные и нарядные, с огромной связкой шаров, а следом – и сам глава семейства в галстуке-бабочке, достопочтенный Александр Ильич. Как все хлопали, когда Саша, встав на одно колено, вручил ей большого плюшевого медведя! Милый добрейший Гальперин, доктор наук, умница, эрудит, прекрасный муж и отец…
И жизнь прошла, и жизнь прошла,и ничего нет впереди…Телеграмма так и осталась лежать на столе, когда они уезжали. Почему-то не хватило сил ни выбросить, ни порвать.
Уж мало ли любовь играла в жизни мной?
Это было неуместно, неумно, наконец, просто неприлично! И все-таки Лева не мог оторвать от нее взгляда. Стоял и пялился, как пятиклассник, на склоненную голову в черном платке, жутком вдовьем платке, совершенно невозможном для ее молодого прекрасного лица, стройной шеи, прозрачной кожи. Огромные серые глаза, покрасневшие от слез, черные полосы забытой туши на левой щеке. Видно, она уже давно не ложилась по-человечески, не раздевалась. Ворсинки пледа пристали к черной юбке, стройные ноги утопали в явно чужих толстых вязаных носках, и она все кутала плечи в серую пуховую шаль, хотя в квартире стоял жар от батарей и духовки, где женщины зачем-то пекли длинные нелепые пироги. Кажется, они назывались кулебяками. Рядом в обнимку с подушкой примостилась заплаканная девочка лет четырнадцати. Наверное, моложе его Сашеньки. Девочка подняла голову навстречу вошедшим и тихо представилась: Аня.
Ему самому тоже было четырнадцать, когда умерла бабушка. Нет, даже сейчас не мог думать без мучительной боли!
Удивительно, что Лева сразу ее вспомнил, хотя прошло черт знает сколько лет. Вдруг так ясно вспомнил коридор чужой квартиры, тоненькую девушку в короткой шубке, она стояла не одна, а c каким-то немолодым поклонником. Почему они стояли, чего-то ждали? Да, они ждали книжку! Хозяйка хотела вернуть какую-то редкую книжку. А ему самому вдруг стало неловко, будто подглядывает. Да, а потом он застал Алинку с любителем джаза. Или это было в другой раз? Какая ерунда! При чем здесь Алинка? Нет, Алинка была как-то связана, кажется, они вместе учились. Да, она еще называла имя. Кира! Именно, Кира!