Эффи Брист
Шрифт:
Такого имени в наших местах нет ни у одного человека. Конечно, у дворян имена часто звучат несколько комично.
– Да, мои дорогие, это действительно так. На то они и дворяне. Они могут позволить себе такую роскошь, и чем древнее их род, тем больше они себе позволяют. Но вы-то в этом ничего не смыслите, и я на вас не обижаюсь. Нашей дружбе это не помешает. Итак, его зовут Геерт фон Инштеттен, и он – барон. Ему столько же лет, сколько и маме. Они даже родились в один день.
– А сколько же лет твоей маме?
– Тридцать восемь.
– Прекрасный возраст!
– Да, если при этом и сохраниться так, как мама. Ведь
– Как ты можешь так говорить, Эффи, – сказала Гульда. – Ведь ты нарушаешь четвертую заповедь.
– Чепуха! К четвертой заповеди это не имеет ровно никакого отношения. Я убеждена, что мама осталась бы весьма довольна, услышав мои слова.
– Очень может быть, – прервала ее Герта. – Но когда же ты начнешь свою историю?
– Успокойся. Я уже начинаю. Итак, барон Инштеттен! Когда ему еще не было и двадцати лет, он служил в Ратеноверском полку и нередко бывал в соседних поместьях. Охотнее всего он заезжал в Швантиков, к моему дедушке Беллингу. Понятно, что гостил он там столь часто не ради дедушки. Когда мама об этом рассказывает, всем ясно, в чем здесь дело. И мне кажется, что на его чувства отвечали взаимностью.
– Ну и что же случилось дальше?
– А дальше случилось то, что должно было случиться и что обычно случается. Он был еще слишком молод, когда появился папа, который уже был советником дворянства и владельцем Гоген-Креммена. Тут долго раздумывать не приходилось. Мама вышла за него и стала госпожой фон Брист... А что было потом, вы знаете... потом появилась я.
– Да, потом появилась ты, Зффи, – сказала Берта. – И слава богу, что случилось именно так, иначе тебя не было бы на свете, и мы не узнали бы друг друга. А Инштеттен? Что сталось с ним? Как поступил он? С собой он, разумеется, не покончил, иначе вы не ждали бы его сегодня.
– Нет, с собой он не покончил, но зато сделал нечто вроде этого.
– Пытался покончить с собой?
– Нет, и этого не было. Он просто не пожелал больше оставаться здесь поблизости, да и солдатчина ему опротивела; к тому же было мирное время. Короче говоря, он вышел в отставку и занялся юриспруденцией, занялся «с остервенением», как говорит папа. Только в войну тысяча восемьсот семидесятого года он вернулся в армию, но уже не в свой старый полк, а в Перлебергский и, конечно, получил крест, – он очень храбрый. А когда война окончилась, Инштеттен сейчас же опять засел за свои бумаги, и, говорят, Бисмарк очень ценит его, да и кайзер [5] тоже. Так и случилось, что он стал ландратом, ландратом округа Кессин [6] .
note 5
Кайзер.
– Имеется в виду Вильгельм I, король Пруссии с 1861 года, провозглашен императором в 1871 году, умер в 1888 году.
note 6
Кессин.
– Города с таким названием в Германии не существовало. Описывая в дальнейшем Кессин и его
– Округа Кессин? Что-то я не знаю здесь никакого Кессина.
– Да, он не так уж близко отсюда, в Померании, или и того дальше, в Нижней Померании. Впрочем, это ничего не значит, там курорт да и вокруг одни курорты. Барон Инштеттен едет сюда в отпуск. Поездка по родным местам или нечто в этоме роде. Хочет повидать старых друзей, родных.
– Разве у него есть здесь родные?
– И да, и нет. Инштеттенов в наших краях уже не осталось, мне кажется, их вообще больше нет. У него здесь дальние родственники по линии матери, но прежде всего он хотел побывать в Швантикове и в старом доме Беллинга, с которым у него связано так много воспоминаний. Там он и был позавчера, а сегодня приедет в Гоген-Креммен.
– А что говорит по этому поводу твой отец?
– Ровным счетом ничего. Он не такой. И потом он же ведь хорошо знает маму. Подшучивает над ней, да и только.
В этот момент часы пробили двенадцать, и, прежде чем отзвучал последний удар, появился Вильке, главное лицо в доме и правая рука всей семьи Брист, и объявил, что «милостивая госпожа просит милостивую барышню вовремя закончить свой туалет, ибо через час должен пожаловать господин барон». Сказав это, Вильке принялся убирать рабочий столик обеих дам и вскоре добрался до газеты с кожурой крыжовника.
– Нет, Вильке, нет! Эту кожуру мы выбросим сами. Сделай из газеты кулек, Герта, и вложи туда камень, чтобы он быстрее пошел ко дну. А теперь устроим похоронную процессию и утопим наш кулек в открытом море.
Вильке усмехнулся. «Что за бесенок наша барышня», – подумал он. Тем временем Эффи, аккуратно сложив вчетверо скатерть, водрузила посреди нее кулек с кожурой и сказала:
– Ну, а теперь давайте все возьмем скатерть за углы и споем что-нибудь печальное.
– Легко сказать «печальное»! Что бы нам такое спеть?
– Да что угодно, только рифма должна обязательно оканчиваться на «у». «У» всегда звучит печально. Итак, запели:
Глубь, глубь,Кулек наш приголубь...Пока Эффи с самым торжественным видом исполняла это молебствие, девушки спустились по мосткам в лодку и медленно погрузили кулек с вложенным в него камнем в пруд.
– Ну, Герта, твой грех пошел ко дну, – сказала Эффи, – а я невольно подумала, что раньше вот точно так же топили бедных, несчастных женщин. За неверность, конечно.
– Только не в этом пруду!
– Нет, конечно не здесь! – рассмеялась Эффи. – Здесь ничего подобного не происходит. Это было в Константинополе, и, насколько я припоминаю, ты знаешь об этом не хуже меня. Ведь кандидат Гольцапфель рассказывал нам такие вещи на уроке географии.
– Да, – согласилась Гульда, – он всегда рассказывал нечто такое. Но все это быстро забывают.
– Только не я. Я таких вещей не забываю.
Глава вторая
Так они болтали еще некоторое время, с удовольствием вспоминая свои школьные годы и вместе с тем негодуя на многочисленные несправедливости кандидата Гольцапфеля. Этот разговор продолжался бы целую вечность, если бы Гульда вдруг не спохватилась: