Эфирное время
Шрифт:
У Павлика Попова под рубахой вместе с нательным крестом висел на шнурке холщовый мешочек. Там хранился алмаз. Когда Павлик бегал, камень подпрыгивал на шнурке, тяжело, больно бил в грудь.
Весна 1830 года на Урале была ранняя, быстрая, после майского половодья наступила настоящая тяжелая жара. В начале июня грозы гремели почти каждый день.
Павлик возвращался из соседнего поселка, гроза застала его в открытом поле. Громовые раскаты раскалывали землю, как пустой орех. Дождь все не начинался, и от этого было еще страшней. Пропотевшая рубашка холодила кожу. Павлик бежал, и камень бил его в грудь. До деревни оставалось всего
Очнулся он оттого, что совсем близко, вслед за громовым раскатом, прямо над головой раздалось оглушительное конское ржание. Дождь шел стеной, и сквозь его пелену Павлик различил вздыбленный черный силуэт, страшную оскаленную морду. Конские копыта зависли над ним, били воздух, пронизанный тугими струями ливня. Павлик вскрикнул, попытался вскочить, но не смог.
— Кес ке се?! О, мон дье, повр анфан! Читьо слючилось, бьедное дитя? — прозвучал рядом высокий женский голос.
Графиня Ольга Карловна Порье возвращалась с утренней конной прогулки. Она не боялась грозы, ей нравилось скакать на своем вороном Адамисе сквозь ливень. Графиня едва успела остановить коня, заметив лежащего на дороге крестьянского мальчика-подростка. Сначала ей показалось, ребенок мертв, но, спрыгнув на землю и склонившись над ним, графиня обнаружила, что он дышит и глаза его широко открыты.
— Что слючилос? — спросила графиня, с трудом выговаривая русские слова.
— Молнией меня убило, ваше сиятельство, — морщась от боли и слизывая с губ дождевые капли, объяснил Павлик.
— Убиль! О, мон дье! — воскликнула графиня, вскочила в седло, пришпорила коня и поскакала за помощью.
Павлика в экипаже графини привезли к ней в дом. По дороге он тихонько постанывал, но сознания не терял. Молния была ни при чем, просто он споткнулся о большой камень, упал и раздробил колено. Однако графский лекарь немец Риббенбаум, осмотрев мальчика, сообщил, что, кроме повреждения ноги, есть еще несомненные признаки воздействия природного электричества. Ребенок пострадал от молнии, и наилучший способ лечения — закопать его на несколько часов в сырую землю.
— Се терибль! Се де ла барбари! — ужаснулась графиня. — Повр анфан! Же не ле перметре па! Я нье позьволью мучить ребьенка! — и стала горячо спорить с доктором, проявляя при этом удивительные познания в медицине.
На шум явился граф. Он тут же узнал Павлика и рассказал, что именно этот мальчик год назад нашел на прииске первый алмаз.
— О, мон дье! Анпосибль! — воскликнула графиня. — Се ле гарсон ки а трове ле дьямон!
Закапывать в землю Павлика не стали. Графиня решила сама заняться его коленом, приказала принести нутряного сала, винного уксуса и душистой соли.
— Кес ке тю а? — ласково спросила она, заметив холщовый мешочек у него на груди. — Пюи ж ле вуар?
— Ваше сиятельство, это… это бабушка от сглазу привязала, — испуганно зашептал Павлик.
— Кес ки э ариве а во зье? Чтьо у тьебя с глязам?
— Глаза у меня здоровые. Это, ваше сиятельство… — Павлик не знал, что сказать, готов был заплакать и вдруг выпалил красивое французское слово:
— Сувенир! Это сувенир, сударыня!
— О, сувенир! — обрадовалась графиня. — Пьюи же ле вуар? — она подцепила ногтем грубую нитку, которой зашит был мешочек.
— Me
— Нет, ваше сиятельство. Я не крал. Его наша курица снесла! — сообщил Павлик, безнадежно, горестно всхлипнув.
— Ла пуле? Анпосибль!
В качестве экспертов и судей были немедленно призваны граф, минералог Шмидт, графский управляющий господин Брошкин. Шмидт, осмотрев кристалл, заявил, что в камне не менее сорока карат, чистота удивительно высокая, нет никаких изъянов, а что касается истории с курицей, то это похоже на правду.
Куры питаются твердым зерном. Камни в их желудках способствуют пищеварению, поэтому им нравится клевать камни, все равно какие.
Этим пользуются рабочие, чтобы выносить камни с приисков. Один ученый коллега рассказывал господину Шмидту историю о том, как «куриное» воровство процветало на знаменитом изумрудном прииске Чивор в Колумбии. Рабочие-индейцы. попросили разрешения брать с собой на работу по несколько курочек, якобы для того, чтобы подкармливать их остатками пищи. Несушки мирно паслись на прииске, до тех пор, пока один из надзирателей не обратил внимания, с каким аппетитом птички склевывают камни. Группу рабочих, которая в тот день отправлялась с прииска домой, задержали, птичек выпотрошили. Их желудки были набиты отборными изумрудами.
— Ла пуле! Се манифик! — воскликнула графиня.
— Почему вы не предупредили об этом раньше, месье? — недовольно спросил граф минералога.
Павлик Попов с перевязанным коленом и с десятью рублями за пазухой был отправлен домой, в деревню. Графиня решила, что среди ее коллекции драгоценных камней этот алмаз — самый интересный, у него забавная и таинственная судьба. Таким алмазам принято давать имена. Сначала она хотела назвать его «Ла пуле» — курица, но потом решила, что это звучит грубо, и лучше будет назвать камень в честь мальчика — алмаз Павел.
Граф распорядился, чтобы ни одной курицы на территории прииска не было, а минералог Шмидт записал эту историю в своем дневнике.
Наташа ждала звонка в дверь, как выстрела в спину, расхаживала по квартире, из комнаты в комнату, из угла в угол, словно искала место, где можно спрятаться от следователя, который сейчас придет. Она не была готова к разговору, панически боялась ляпнуть лишнее. Следователь непременно окажется мерзавцем, безжалостным роботом, для которого главное — поскорее передать дело в суд, и совершенно безразлично, что будет с Саней в тюрьме, что будет с ней и с их ребенком. А как же иначе? Он ведь представитель государства, а от государства, как известно, ничего хорошего ждать не приходится.
Она не замечала, что до сих пор не сняла сапоги и куртку. Ее сильно знобило, хотя в квартире было очень тепло.
«Я не должна говорить про Мухина, — стучало в голове, — возможно, они с Саней сообщники. Вдруг он просил меня позвонить Мухину именно потому, что они — сообщники, и Вова должен меня проинструктировать насчет разговора со следователем? О, Господи! Но тогда я тоже сообщница? Я что, правда думаю, будто мой Саня мог убить человека?»
Она застыла посреди комнаты, уставилась в зеркало, висевшее над диваном, и в первый момент себя не узнала. Бледное, даже с каким-то голубым оттенком лицо, красные, совершенно сумасшедшие глаза, красный распухший нос, растрепанные волосы. Настоящая ведьма. Жена убийцы. Сообщница.