Ефрейтор Икс [СИ]
Шрифт:
— Сволочь ты! Чего измываешься? — в голосе верзилы слышались слезы.
Павел набрал в грудь побольше воздуха, и что было сил даванул на спуск, ожидая мягкого толчка в руку. Но ничего не произошло, даже боек не щелкнул, а палец аж судорогой свело.
Бандит снова зашевелился, сел, сказал:
— Ну и зверюга у тебя… Один медведя держит?
— Не знаю, не пробовал… — рассеянно обронил Павел.
Творилась какая-то мистика; палец не смог нажать на спуск.
Бандит проговорил без злости, несмотря на то, что из разорванной щеки капала кровь:
— С такой собакой доберешься… Пятьдесят верст всего… Говорил я этим дуракам, нечего шалить в тайге. Хоть и длинные в ней дороги, но мало их, и шибко редко пересекаются, и на любом пересечении своего знакомца запросто встретить можно…
Павел
— Ну и дурак же ты, парень…
— Может, это не самая большая дурость в жизни, кого-нибудь не убить, кого следовало бы по всем статьям… — хмуро пробурчал Павел.
Смутно надеясь, что такую частую стрельбу кто-нибудь услышит и заподозрит неладное, Павел расстрелял и все ружейные патроны в небо.
Павлу не хотелось ждать рассвета на этой прогалине, воняющей пороховой гарью, кровью и смертью. Срубить на костыль березку, спасшую его от смерти, рука не поднялась, и он ползком дополз до леса, и уже там, еле разглядев при свете луны, срубил ножом тоненькую осинку, с развилкой.
Он брел в лесную темень, Вагай тащился следом, поминутно оглядываясь, скаля клыки и топорща шерсть на загривке.
На рассвете Павел вышел к тому проклятому ложку…
Вот оно! Он из той давешней истории не помнил, что верзила ему признался, что зарезал прапорщика… Тьфу ты… Тут же помрачнел Павел. Зачем же волок тогда на себе? Рисковал, что загребет какой-нибудь сельский Аниськин, увидя побитую физиономию и порванную собакой щеку… А главное, почему камни не забрал?
Сидела какая-то заноза, беспокоила Павла, но он никак не мог сообразить, или вспомнить, что именно его беспокоило.
— Ладно, надо ждать Гонтарев ход… — пробормотал Павел, вылезая из шезлонга.
Ольга уже ушла, завтрак ждал Павла на столе. Павел ел с расчетливой поспешностью, чтобы успеть к приходу милиции. Но они все не шли и не шли. Он напился чаю и уже подумывал, а не засесть ли за стол? Когда послышался телефонный звонок. Взяв трубку, он нейтрально сказал:
— Алло-о?..
— Пашка? Ты? — послышался жизнерадостный голос Димыча.
— А кто ж еще тут может быть, если я в командировки не езжу?
— Дурак ты, Пашка! — серьезно выговорил Димыч. — И шутки у тебя дурацкие…
— Да это так, Димыч… Я ж крутой криминальный роман начинаю писать, в образ вхожу… Ну, чего звонишь?
— Да то и звоню, что Венечка не раскололся. Видимо понял, что у меня ничего нет, а может и маляву кинули. Короче, он поставил все на кон, и выиграл. Отпустили мы его, еще вчера. Я тебе звонил, но тебя дома уже не было. Ты, как раз, пошел ректору физиономию бить. Ну, Пашка, ты и учуди-ил! Самому ректору физию начистил…
— Откуда ты знаешь?
— Телевизор смотрю. Ни одних новостей не пропускаю. Иногда помогает дело побыстрее двигать, когда общую картину в городе представляешь. Как ты теперь выкручиваться будешь? Он же заяву накатает в районное отделение. А это мелкое хулиганство, себе забрать я уж никак не смогу…
— Не суетись, Димыч! Сам справлюсь. Зато, представляешь, если он не накатает заяву?..
— Что, что-о?! — Димыч просек моментально. — Ты хочешь сказать, что если он не накатает заяву, это будет косвенным подтверждением того, что он тебя заказал?
— Вот именно!
— Паша, а ты голова-а… Не хочешь ко мне в отдел пойти опером? — но тут же он хохотнул, и сказал: — Но если он очень умный, то сразу накатает заяву, потому как поймет, что если не накатает, то мы поймем, что он тебя заказал…
— Чего-о?!
— Того. Если так уж сильно захотелось набить морду, ну и бил бы без всяких заморочек. А теперь повертишься на допросах у этих лейтенантиков. Они ж на таких, как ты лохах, лишние звездочки получают. Даже если тебя всего на пятнадцать суток засадят. А тут можно нарыть и злостное хулиганство, и даже попытку убийства присобачить, если знать, как заявление составить, да как протоколы вести. Ладно, Паша, надо бандюков спровоцировать что ли? Чтобы ты попал
Помимо воли в животе у Павла рос страх. Подозрение, что его заказал Гонтарь, как-то не вызывало страха; Гонтарь был злом давнишним, привычным. А тут выходило, что какие-то весьма, и весьма решительные люди желают Павла отправить на тот свет. Только вот действуют как-то нерасторопно; и топтуны-то засветились, и убийцы какие-то неквалифицированные оказались…
Засесть за стол, не получилось. Павел абсолютно не мог сосредоточиться, в ожидании приезда ментов. А потому он оделся, спрятал в тайник нож с наганом, и пошел на работу. По дороге подумал, что его могли и хватиться; он уже даже не через день на работу ходит, а через два. По пути пару раз проверившись, убедился, что слежки нет. Маячили какие-то парень с девушкой на пределе видимости, но, похоже, они были до ушей поглощены друг другом. Перейдя оживленную магистраль, Павел по тихому переулку, с двумя рядами старых толстенных тополей, подходил к школе, когда увидел парня, неторопливо идущего ему навстречу. Парень даже не посмотрел на Павла, шел, сосредоточенно уставясь в землю, и о чем-то напряженно думал. Павел чисто машинально проводил его взглядом, держа на самом краю зрительного поля, а потом только глядя на его тень. И вдруг, тень резко дернулась, вытянула руку. Павел присел, и молниеносно ушел в сторону. Послышался хлопок с присвистом, рядом всплеснул фонтанчик серой, нашпигованной угольным шлаком земли. Павел никогда не слышал звука пистолетного выстрела, когда пистолет оснащен глушителем, но сразу же понял, что это он. И Павел принялся качать "китайский маятник", про который сначала вычитал в книге Богомолова про контрразведчиков, а потом дядя Гоша наглядно показал ему, как это делается. Киллер, привыкший стрелять жирных кроликов, распялив рот и выпучив глаза от изумления, пальнул два раза, но не попал. Павел прыгал перед ним, как взбесившаяся лягушка, а киллер, наконец, придя в себя, оскалился по-собачьи, и дергал стволом вслед за Павлом, но никак не мог поймать на мушку. А Павел, наконец, допрыгал до толстенного тополя, и скользнул за ствол. Топоча как теленок, сопя с присвистом, киллер добежал до тополя, и уже обходил его слева от Павла, но Павел не стал крутиться вокруг ствола, чего, наверное, ожидал от него киллер, а нанес удар полусогнутой ногой назад с разворота, как бы обтекая ногой ствол тополя. Доморощенные каратисты называют этот удар "ура-мамаша", а дядя Гоша, показавший несколько разновидностей его, никак не называл. Тем не менее, каблук Павла угодил во что-то мягкое, киллер утробно хрюкнул, и, сложившись пополам, отвалился в сторону, однако пистолета не выпустил. Павел обошел ствол тополя, киллер стоял, скрючившись, но, тем не менее, попытался вскинуть пистолет. Павел хлестко поддел ступней его запястье, пистолет тяжело шлепнулся на землю. Тут же развернувшись, Павел другой ногой ударил киллера в пах, и, кувыркнувшись, подхватил с земли пистолет. Киллер, мгновенно осознав, что напоролся на достойного противника, пустился наутек. В горячке Павел два раза выстрелил, не видя мушки, видя только удаляющуюся спину, однако не попал. Попытался взять себя в руки, хладнокровно совместить прорезь прицела с мушкой, но тут сообразил, что мушку и цель разделяет толстый глушитель, кое-как навел его на качающуюся спину. Но парень уже нырял в "жигуленок", неизвестно откуда вывернувшийся. Павел высадил по "жигуленку" все, оставшиеся в обойме патроны, но ни разу не попал даже в машину. Да-а… Из пистолета стрелять, это не то, что из дробовика навскидку дробью…
Поспешно оглянувшись, и не увидя никого на пустынной улице, Павел сунул пистолет в сумку. И торопливо зашагал к школе. Руки и ноги, и, кажется, даже кишки, пробирала внутренняя дрожь запоздалого страха. Он бормотал машинально:
— Вот те и Беркут… Вот те и Гонтарь… Вот те и Беркут… Вот те и Гонтарь…
В школе он первым делом кинулся к телефону, но вахтерша злорадно спросила:
— Что, позвонить?..
— Ага… Срочно надо…
— Не получится! Отключили телефон за неуплату…