Ефрейтор Икс [СИ]
Шрифт:
— Брось пушку-то…
И шагнул, вперед занося топор в косом замахе.
Перехватив ружье за цевье, так, чтобы оно сбалансировалось в руке, и, наметив для удара стволом глаз, Павел усмехнулся про себя, подумал: нашел быка на бойне… Мы еще поглядим, кто кого…
Бандит сделал последний шаг, и тут за его спиной из травы тенью возник Вагай. Инстинкт зверовой лайки сработал мгновенно — Вагай с разбега вцепился бандиту в промежность, и, взрыв землю широко распластанными лапами, осадил его назад. Тут же отпустив, метнулся в сторону. Поединок с человеком пес начал как с медведем, отвлекая его от хозяина, пахнущего кровью и яростью, и подставляя под выстрел. Бандит дико заорал, повернулся, и в тот же момент, с хриплым, яростным выдыхом-выкриком,
Усилием воли Павлу все же удалось удержать ускользающее сознание, разогнать тьму, застлавшую глаза. Да и Вагай помог; с жалобным скулежом обмусолил языком все лицо, даже попытался зализывать рану на боку. Эта-то боль и привела Павла окончательно в чувство. Прислушиваясь к звону в ушах, пополз к бандиту. С ним было все кончено. Из разорванной шейной артерии толчками била кровь. Глаза, уставившиеся в темнеющее небо, быстро стекленели. У Павла не было ни сил, ни желания разбираться, что прикончило бандита; ствол ружья, или клык Вагая? Он пополз к двум другим. Молодой тоже тихонько остывал. Павел бил его не жалея, височная косточка была глубоко вмята в череп. А верзила был жив, несмотря на то, что левое ухо и скула были расшиблены прикладом вдрызг. Пошарив в кармане, Павел нашел огрызок капронового шнура. Связать бандиту запястья, его не хватало, тогда Павел жестоко стянул верзиле за спиной большие пальцы рук. К четвертому можно было не ползти. Павел знал, что тридцатиграммовая пуля системы Бреннеке попала ему точно в грудь. Да и Вагай уже к нему сбегал, обнюхал, и равнодушно притрусил назад.
В ушах звенело, свистело, волнами наплывала темнота, когда Павел, наконец, добрался до своего рюкзака. Вел его уже только инстинкт. Осталась лишь одна мысль, бившаяся где-то глубоко-глубоко в мозгу: если он потеряет сознание, то уже не очнется — окончательно истечет кровью. Кое-как развязав зубами шнурок, стягивающий горловину рюкзака, Павел достал флягу, зубами отвинтил колпачок, и сделал несколько глотков. Терпкий, жгучий настой освежил и отогнал наплывающую черноту. Только тогда Павел достал пакет с аптечкой. Четырех индивидуальных пакетов было явно мало для его ран. Сильнее всего кровь шла из пробитой левой ноги. Штанина напиталась кровью, кровью наполнился сапог, и она уже превратилась в студень, черный, поблескивающий в свете всплывшей над верхушками деревьев гигантской луны.
Вспоров штанину ножом, Павел принялся бинтовать рану, щедро пропитав марлевый тампон настоем из фляги. Рана оказалась сквозной, да и чего ожидать от "Калашникова", калибра семь шестьдесят две, на таком расстоянии? Его немножко успокаивало, что кость не задета, все же он сможет идти. Ползти шестьдесят километров намного труднее.
Бандит пришел в себя, но не двигался. Лежа на боку, неловко подогнув голову, искоса глядел на Павла. Сняв штормовку и рубашку, Павел разглядывал раны. Руку, и бок, видимо, задело одной пулей. Слегка зацепив трицепс, пуля скользнула по ребрам. Рана не опасная, но крови из нее вытекло много. Павлу повезло, автоматная очередь лишь кончиком, чуть-чуть, задела его. Паршивым стрелком оказался бандит.
Когда Павел закончил бинтовать раны, бандит зашевелился. С трудом сел, напряженно склонившись вперед. Вагай метнулся к нему, поставил одну лапу на плечо, и весь напружинившись, зарычал в самое лицо. Не обращая внимания на это, бандит смотрел на Павла. Тот медленным движением поднял с земли свое ружье, надавил пальцем на ключ, ствол опустился под собственной тяжестью, экстрактор легко вытолкнул гильзу. Если бы гильзу раздуло в патроннике, вряд ли бы он смог ее вытащить. Перезарядив ружье, и еще ни на что не решившись, он взвел курок.
При свете луны Павел разглядывал бандита. По виду молодой, младше Павла, огромный мужичина. Лицо спокойное и как бы отрешенное; ни страха, ни ненависти, и еще бесконечная усталость в выражении лица, во всей скорченной фигуре. Левая половина лица уже распухла от жестокого удара прикладом, ухо оттопырилось и размером стало раза в два больше обычного. Непрошеная жалость коснулась сердца Павла.
Разлепив спекшиеся губы, бандит хрипло выговорил:
— Ну, чего ждешь? Кончай быстрей…
— Куда торопиться? Успеется… — протянул Павел, постепенно осознавая, что у него нет иного выхода, кроме как убить этого человека. И бандит осознал это первым.
— Это точно… — криво ухмыльнулся бандит. — Вместе подыхать придется. Не доползешь ты до жилухи. Кровью истекешь… Стреляй, что ли… Чего изгаляешься?
— Я не изгаляюсь. Просто, интересно узнать, чего это вы на меня охоту устроили?
— Не ясно, что ль? У тебя деньги, документы…
— Да-а… Денег у меня — вагон и маленькая тележка… — усмехнулся Павел. — Издалека топаете? Что-то не припомню здесь поблизости лагерей…
— Издалека-а…
Павел уже чувствовал, что не сможет убить этого человека. Не надо было затевать разговор. Хотя иного выхода у него не было. Он опасен. Он черт знает как опасен! Стоит только пойти дальше, он в момент освободится от веревок, и в два счета нагонит… Похоже, бандит и сам желал поскорее отправиться на тот свет. Он даже не пытался заискивать, клянчить жизнь, чего-то обещать. Он просто сидел и ждал. Победитель пожелал поговорить? Можно и поговорить…
— За что сидели-то? — как можно равнодушнее спросил Павел, чтобы набрать злости, которой ему явно не хватит, чтобы надавить на тугой спуск.
— Этот, — указал кивком головы на молодого, с отвислыми губами, — девчонку изнасиловал, потом облил бензином и поджег…
С Павла, будто разом всю кожу содрали. Он чуть не нажал на спуск от боли и ненависти. Но палец не подчинился импульсу. А бандит продолжал:
— Тот вон, с автоматом, многих замочил. Сколько, не знаю. Может, и калеками многих оставил. Ночами с мешочком дроби промышлял. Шапки, шарфы, сапоги, дубленки снимал с оглоушенных. Многие, поди, в беспамятстве лежа, обмораживались… Тот вон, сзади тебя, сам никого не убил. Однако из всех самый страшный человек. Все норовил чужими руками…
Бандит замолчал.
— Ну, а ты?.. — поторопил его Павел.
— Я?.. Я, паря, сидел за то, что пушнину налево сплавлял. А когда в побег пошли, прапорщика зарезал. Так что, кончай быстрей, да топай до жилухи. Можа и доберешься…
— Я не тороплюсь… Почему в побег пошли?
— Почему, почему… По воле соскучились… — он помолчал, о чем-то раздумывая, затем договорил: — Вон у того, который сзади тебя, камешки в воротнике зашиты. Дорогие камешки…
Протянув руку, Павел ощупал заскорузлый от крови воротник бушлата. Там, действительно, были какие-то скользкие твердые горошины. Вытащив нож, он отхватил оба уголка и высыпал содержимое на ладонь. В лунном свете призрачно поблескивали крупные, окатанные стекляшки. Он поднял голову, посмотрел на бандита. Тот сидел скорчившись, прикрыв глаза и, казалось, был равнодушен ко всему на свете. "Зачем он сказал про камни?" — подумал Павел. — "Откупиться хочет?"
— Не сомневайся, настоящие… — усмехнулся бандит, открывая один глаз, второй не открывался, заплыл кровоподтеком. — Ну, понял теперь? Одному из нас отсюда тропы нет.
Вдруг, извернувшись, он одним махом вскочил на ноги, и бросился на Павла. Но Вагай был начеку. Вцепившись в штаны, он одним рывком свалил бандита на землю, укусил за лицо, и, поставив лапы ему на грудь, свирепо зарычал. И тут Павел понял, что бандит сознательно провоцирует его на выстрел.
— Вагай, ко мне!
Пес нехотя подошел к Павлу, вильнул хвостом, сел рядом.