Ефрейтор Икс [СИ]
Шрифт:
— Боже, теперь понимаю, почему умирают от любви. Если каждую ночь так истязать будут, действительно, помрешь… — она игриво подрыгала ногами, сказала: — Слезай с меня, медведь. В тебе же добрых сто килограмм. Если лежать под тобой просто так, а не в состоянии возбуждения, и задохнуться недолго. У меня вино есть… — накинув халатик, она исчезла в кухне.
Вскоре принесла из кухни бутылку неплохого сухого, высокие стаканы, штопор. Павел потянулся за штанами, но она попросила:
— Не надо, не надевай. Не часто доводится полюбоваться такими могучими мужчинами. Тебя даже шрамы не портят,
Павел откупорил запотевшую бутылку, разлил по стаканам, выпили. Смущенно потупившись, она спросила:
— А повторить нельзя?
— Конечно, можно, — Павел принялся разливать по второй.
— Я не это имею в виду… — она начала краснеть.
— А-а… — Павел засмеялся. — Ты знаешь, я не половой гигант, а нормальный мужик… Хочешь, анекдот расскажу?
— Расскажи…
— Пошли, значит, два мужика с женами на ипподром. Ну, решили сделать ставки. А номера решили выбрать так; кто сколько раз жену за ночь трахает. Поставили. Один — на номер десять, второй — на номер девять. Их жены переглянулись, и поставили на номер один. Так вот, выиграл номер первый.
Валерия засмеялась:
— Паша, что мне больше всего в тебе нравится, что ты совершенно без комплексов. Все равно, у меня сегодня, вроде как, брачная ночь, надо же, тридцать лет прожила, впервые узнала, что же это такое, с настоящим мужиком спать… Пошли в ванную, а потом в спальню. У меня кровать широкая…
— Павел вздохнул украдкой, и смирился с неизбежным. Они вдвоем залезли в ванну и, обнявшись, долго вертелись под прохладными струями душа. Гладя его по плечам, по спине, она шептала самозабвенно:
— Ты знаешь, мне ведь на работе частенько приходится видеть голых мужчин; большинство вызывает жуткое отвращение, ты первый, кто вызвал во мне возбуждение…
Вылезя из ванны, они прошли в спальню. Тут, и правда, две стены были заняты полками с книгами, от пола до потолка. Валерия ушла на кухню, за вином, а Павел рассеянно окинул взглядом ряды книг. Взгляд его задержался на православной библии, стоящей на полке, у изголовья приткнутой передней спинкой к стеллажам кровати. Взяв книгу в руки, он открыл титульный лист, и изумился; оказалось, библия была издана в Сан-Франциско, в 1920 году. Он сидел на кровати и с интересом листал книгу, когда вошла Валерия с подносом, на котором стояла бутылка уже красного вина, и тарелочка с разобранным на дольки апельсином. Павлу показалось, что глаза ее настороженно вспыхнули, но она тут же улыбнулась, сказала:
— У меня прадед был, он в революцию за границу уехал. А во время войны, когда у нас с американцами были хорошие отношения, бабушке вдруг посылка пришла, и в ней эта библия и коротенькое письмецо.
— А кем был твой прадед?
— Дедушка рассказывал, большим ученым, в нашем Университете работал…
Смущенно улыбнувшись, Валерия протянула ему штопор:
— Вино должен откупоривать мужчина, даже если женщина угощает…
Ввинчивая штопор, он сказал, усмехнувшись:
— Хорошо живешь…
Она улыбнулась, слегка смущенно, сказала:
— У меня обширная частная практика…
— Вот как? И
— По-моему, тебе это не грозит.
— А все же?
— Я — сексопатолог и венеролог.
— Так вот почему у тебя мужчины отвращение вызывают!
Выпив вино, она сбросила халатик, спросила:
— Как думаешь, почему все мои мужчины меня обзывали Венерой Милосской?
Он критически оглядел ее, сказал:
— На Венеру ты явно не похожа, у тебя другой тип сложения. На мой взгляд, ты красивее, изящнее и аристократичнее…
— Теперь понятно, за холодность… Я ж лежала, и ждала, когда боль придет…
— Господи, ты ж сексопатолог! Неужели саму себя не могла вылечить?
— В том-то и дело, что это не патология… — грустно сказала она. — Я бы это назвала "синдромом единственного мужчины". Похоже, во всем Мире, есть только один мужчина, подходящий для меня, и это ты…
Она мягким, ласковым движением потянула его в кровать, и он подчинился. Ее нетерпение так возбудило его, что он не стал ее целовать и ласкать, а просто посадил на себя, и она добрый час неистовствовала на нем, пока не пришла в изнеможение, и не попросила его поскорее закончить. Он для интереса поставил ее на четвереньки, и быстренько закончил, при этом она так вскрикнула, что он испугался, как бы не сбежались соседи.
Растянувшись на кровати, она прошептала:
— Боже, так изощренно меня еще никто… Боже мой, Паша, Боже мой… — она закрыла глаза, медленным, сонным движением накинула простыню на бедра.
Павел сел на краю кровати, налил вина, подал ей фужер. Она оперлась на локоть, поглядела на него блестящими от счастья глазами, спросила:
— Ты придешь еще?.. — голос ее пресекся, и она только смотрела на него с мольбой во взгляде.
Он усмехнулся, спросил:
— А ты замуж проситься не станешь?
— А если попрошусь?
— Видишь ли, в идеале писатель должен жить один, в квартире, заваленной книгами и рукописями, женщины должны к нему лишь приходить, иначе ему работать будет некогда. Или у него должна быть такая жена, как у Льва Толстого. Но в наше время такую найти абсолютно невозможно… За прекрасных и верных женщин, — он легко прикоснулся фужером к ее фужеру, и залпом выпил вино.
Оно было густым, терпким, с легкой кислинкой, совсем как Валерия.
Пока он одевался, она поглядывала на него грустным взглядом, мелкими глоточками попивая вино. Наконец не выдержала:
— А все-таки, тебе хоть позвонить можно?
— Дай лучше мне свой телефон…
Она протянула руку, взяла с полочки визитку, протянула ему. Там значилось: " Валерия Федоровна Жгун, врач".
— Действительно, ты вся необычная, и фамилия у тебя тоже необычная…
Прокатившись с ветерком на такси, Павел шел домой через двор соседа. Странно, но ни раскаяния, ни чувства вины он не испытывал, как после встреч с Люськой, было лишь легкое утомление, и светлая грусть по Оксане. Душа уже не ныла, видимо возродилась заново. Димычу звонить было поздно, а потому он разделся и пошел в душ. Вертясь под струями, думал, что у него просто две души, сросшиеся, как сиамские близнецы, и когда одной больно, или она умирает, вторая тоже испытывает боль…