Ефрейтор Икс [СИ]
Шрифт:
— Превосходный экземпляр! — воскликнул Гонтарь, выбираясь на поляну и расстегивая на ходу сумку с препаровальными инструментами. — Скорее, Павел Яковлевич, надо обмерить и взять пробы.
Положив карабин на землю, он торопливо раскладывал инструменты. Павел смотрел на оленя. В синем оленьем глазу медленно тускнело опрокинутое небо, тускнела золотая заря, тускнели горы… Павел подумал, что для того и нужны заповедники, чтобы не перевелись этакие красавцы. Но зачем их еще и по заповедникам стрелять?..
Лена не смотрела
— Павел Яковлевич! Да что же вы?! Быстрее… — Гонтарь старался перевернуть оленя.
Павел принялся помогать Гонтарю, хотя ему этого совсем не хотелось, наверное, брала свое многолетняя привычка подчиняться.
Солнце стояло высоко, когда они закончили. Над кучами внутренностей гудели рои жирных зеленых мух. Гонтарь обтер о траву руки, сказал:
— Ну что, Павел Яковлевич? Нельзя дать пропасть мясу. Идите-ка в лагерь и пришлите студентов, а я пока череп отпрепарирую.
— Зря вы его убили… — тихо проговорил Павел.
— Э-э, бросьте. Поглядите, какой превосходный череп для коллекции!
Гонтарь сам взялся готовить мясо по какому-то особому рецепту в двух больших ведрах. Вокруг костра уже распространился одуряющий аромат, когда подошел Андрей Степанович. Поглядел на олений череп, по языческому обычаю повешенный Гонтарем на ближайшее дерево, сказал хмуро:
— Ваську, значит, подстрелил… Ну-ну…
— Ты что же, Степаныч, всем оленям в заповеднике клички дал? — смеясь, спросил Гонтарь.
— Да нет, не всем, самым заметным разве… Васька хоть и молодой самец, второй год стадо водил, а при нем ни одной глупой потери не случилось. Зимой тут залетная стая волков побывала, в других стадах до половины потерь, а у Васьки одну лишь самку зарезали. Хороший вожак был. Почти ручной, за солью ко мне приходил…
— Ну, Степаныч, брось ты сокрушаться! Другой бык его место займет, у них это быстро…
— Быстро-то быстро, но не так, чтобы очень… Зачем выбивать зверя не по делу?
— Как это не по делу?! — Гонтарь подобрался. — Наука — это тебе не по делу?..
— А-а… Старый спор… — Андрей Степанович махнул рукой. — Будто у тебя усыпляющих пуль нет… С умом брать надо, коли мяса захотелось. Целого быка мы не съедим, пропадет в такую жару. Засолим, конечно, да ведь солонина хуже заводской тушенки. Что ни говори, Михалыч, но природу и для научных целей беречь надо.
— Так ведь, чтобы беречь, знать надо. Тайга, если хорошо изучить, это же неисчерпаемые ресурсы.
— Да нет, тут ты ошибаешься, Тайга — не неисчерпаемый ресурс.
— Когда еще было сказано: — Российское могущество прирастать будет Сибирью.
— Давно было сказано, да много воды с тех пор утекло. Чтобы оно
— Мы не можем ждать милостей от природы, взять их — наша задача, — со смешком выговорил Гонтарь.
Андрей Степанович насмешливо прищурился:
— Михайло Ломоносов с Тимирязевым умные мужики были. А ты сам, Михалыч, что думаешь?
— То же самое и думаю, — пожал плечами Гонтарь. — Неблагодарное это дело, с корифеями спорить…
— Давно они корифеями были, с тех пор и человек, и природа изменились. И спорить с ними, оно конечно, ни к чему; гораздо выгоднее петь с ними в один голос, даже если они несут бредятину и демагогию к своей выгоде…
— Это ты про что? — насторожился Гонтарь.
— А хотя бы про твоего батюшку… Когда Лысенко кверху полез, твой батюшка первым ему плечо подставил. А потом, как он вертелся при Никитке, когда нормальные ученые Лысенке руки не подавали, а заодно и твоему батюшке…
— По-моему, это бестактность… — пробормотал Гонтарь, покосившись на студентов.
— А чего мне с тобой интеллигентничать? Я человек простой, в Университет не рвусь, так и проживу тут жизнь. Я ведь вижу, что ты все больше и больше стал походить на своего батюшку…
— Я, конечно, не оправдываю своего отца, — примирительно заговорил Гонтарь, — но надо помнить, какое время было. Те, кто пытался свою правоту отстаивать, куда они делись?..
— Не мне это слышать… Все знают, как Лысенко избавлялся от своих оппонентов. Человек должен всегда оставаться человеком, а не поленницей дров…
— Это как?
— А так. Когда все дрова из поленницы спалишь, что остается?
— Ну-ну, и что же остается?
— Проплешина жухлой травы остается.
— Не понял?..
— Человек, за которого великие думают, а сам он только цитатами бросается, на поленницу дров и похож. Кончатся цитаты, что останется?.. — Андрей Степанович замолчал, посмотрел на костер, вздохнул: — Снимай свежатину-то, как бы не перепрела, а то весь дух потеряет. Помянем уж друга моего Ваську. Пусть пухом будут ему ваши утробы…
— Да брось ты, Степаныч! — Вскричал Гонтарь. — Будто ты не охотишься…
— Охочусь. Как же в тайге без охоты? Но я ж как волк, беру, что поплоше. А убивать совсем ручного зверя — последнее дело…
— Кто ж знал, что он ручной…
— Спросить надо было! Так ведь ты же барин, а мы холуи…
Наверное, Андрей Степанович намеренно испортил всем аппетит, хоть и ел вместе со всеми. Даже студенты, оголодавшие за зиму на мизерных стипендиях, жевали мясо без энтузиазма. А Андрей Степанович еще и наблюдал исподтишка за тем, кто как ест, видимо изучал, ученый доморощенный, как студенты отнеслись к его лекции об охране природы от науки.