Ефрейтор Икс [СИ]
Шрифт:
Он хотел ее! А все, что он хотел, он привык получать. Но она продолжала молча вырываться, поняв, что кричать бесполезно. Она рвалась из его рук со слепым упрямством зверька, попавшего в петлю, не понимая, что чем сильнее она рвется, тем сильнее его раздражает, тем сильнее разжигает в нем злобу и желание. И эта злоба, подобно петле-удавке, все сильнее опутывает их обоих, и вырваться уже невозможно…
Пальцы его наткнулись на гладкую, прохладную поверхность шлема. Широко размахнувшись, он ударил ее шлемом
Она очнулась почти сразу, но лежала не шевелясь, закусив губы и глядя ему в лицо широко открытыми, пустыми от черноты, глазами.
Он сел, брезгливо покосился на ее бедра, блестевшие беззащитной белизной в свете зари. Теперь она вовсе не казалась такой желанной, как минуту назад. Даже не попытавшись одернуть юбку, она заговорила, еле шевеля запекшимися губами:
— Тебя же посадят, подонок… — голос ее поднимался и поднимался, по мере того, как она говорила, до крика. — Мне еще и шестнадцати не исполнилось!..
Страх начал подниматься откуда-то снизу живота, стягивая холодом внутренности, и страх вытолкнул визгливый крик:
— Заткнись, мразь!
Но она продолжала, как в бреду:
— Я все расскажу, и тебя посадят! Ты будешь ворочать тяжеленные бревна на сорокаградусном морозе, летом тебя будут жрать комары, и ты не сможешь принимать каждый день ванну! Ты будешь вонять, как десять свинарников! А каждую ночь тебя будут насиловать толстые, грязные зэки. Все знают, как в тюрьме поступают с такими, как ты…
Страх затопил чернотой все его сознание. Не помня себя, он схватил шлем и ударил ее по губам, по голове… Еще… Еще… Затравленно оглянулся. Мотоцикл! Нацедил полный шлем бензина из бака, плеснул на нее, чиркнул зажигалкой… И тут же отскочил, опаленный, затрещали волосы на голове… Она очнулась от непереносимой боли, вскочила с горящей земли страшным факелом, и крик… Крик, в котором не было ничего человеческого, раскатился над притихшим лесом.
Что было дальше, он помнил плохо. Память вернулась, когда судья произнес:
— …к десяти годам лишения свободы…
Колотясь головой о стенку тюремного вагона, он шептал:
— Дурак, кретин, идиот! Зачем ее было жечь? Побесилась, и успокоилась бы! Что бы она сделала?! Если папины деньги из-под расстрела вытащили… Страх, проклятый страх!
Рядом с Гирей на нарах сидели еще двое. Крыню Губошлеп боялся до колик в животе. Хмыря тоже все опасались. Мрачный, замкнутый верзила ни в грош не ставил зэковские порядки зоны, похоже, и жизнь свою тоже не ценил. К тому же мотал огромный срок по экономической статье. Это ж только представить, какой куш хватанул!.. Такие всегда на зонах ходили в авторитетах. Еще бы! Такой, не жалея себя, и кого другого не пожалеет…
Гиря протянул руку:
— Давай…
Покосившись на Крыню и Хмыря, Губошлеп сунул деньги в подставленную ладонь.
— Ну, я пошел? —
— Да посиди с нами, помечтаем… — Гиря подвинулся.
Губошлеп присел на нары.
— О чем мечтать-то?
— Да ты, помнится, говорил, что у тебя дружки цеховики? И камешки по настоящей цене покупают… Камешек загнать сможешь?
— Смогу, конечно… А что? Вы, никак, тут кимберлитовую трубку раскопали?..
Гиря раскрыл ладонь. В тусклом свете камень выглядел невзрачной стекляшкой. Губошлеп облизал вмиг пересохшие губы. Осторожно взял его, подошел к окну, провел по стеклу, прислушиваясь к специфическому скрипу.
— Откуда это?! Ему же в музее место… Если и не в музее, то такой камень по карману только жене Рокфеллера…
— Ты шибко-то не интересуйся. Нам его продать надо.
— Ладно. Тридцать процентов мне…
— Ишь, распарило щенка…
— Как хотите… Только, если вы попытаетесь его своим скупщикам загнать, наверняка три четверти цены потеряет. Вот и прикиньте, много ли я прошу?..
— Ладно, пойдет, — с неожиданной легкостью согласился Гиря.
Но блеск в глазах Губошлепа вдруг померк. Возвращая камень, он вздохнул:
— Только, ребята, вам придется восемь лет подождать… А может, и меньше. За хорошее поведение мне должны скинуть годика три…
— Это у кого хорошее поведение?.. — двусмысленно ухмыльнулся Гиря. — Мы, милый, ждать не можем. Понимаешь? Ну, никак невозможно подождать!
Бес, сидящий в Губошлепе снова выскочил не вовремя и не к месту:
— Ладно, давай камень, пойду вертухаям за мешок жратвы загоню…
И тут Губошлеп почувствовал, как что-то колючее уперлось под лопатку. Губы у него мгновенно отвисли, непослушный язык вывалился изо рта. Он попытался что-то сказать, но только протянул:
— А… нь-я…
Крыня ласково промурлыкал над ухом:
— Чегой-то он сильно смешливый, все шутит и шутит…
Гиря поморщился, сказал брезгливо:
— Убери заточку. Не будешь же ты его прямо здесь колоть…
— А чего с ним цацкаться? Он же видел камень, теперь нас сдаст…
— Все равно, не здесь… — мотнул головой Гиря. — В рабочей зоне лучше замочишь, или ночью, спицей в ухо…
Это спокойное обсуждение его судьбы доносилось до Губошлепа, словно сквозь вату. Он попытался подняться, но только поелозил непослушными ногами по полу. Несколько раз со стуком открыв и закрыв рот, наконец, хрипло выдавил:
— Чего вам надо?
— Чего нам надо? — Гиря смерил его насмешливым взглядом. — Прогуляешься с нами пешочком. Недалеко, всего тысченку верст, а потом покатим к твоим денежным дружкам. У Крыни два камешка. Один, поменьше, это который ты видел, другой — побольше. Так вот, маленький — вам с Хмырем, большой — нам с Крыней. Идет?