Ефрейтор Икс
Шрифт:
– Покрути.
Она крутанула маховичок. Павел представил, с каким воем мотнулась на горке приемо-передающая кабина, и хмуро проворчал:
– Плавнее. Не трактор ведь…
Она закрутила маховичок неспешно, плавно, будто всю жизнь была оператором высотомера. На экране вспыхнула длинная вертикальная черта. Павел сказал:
– Стоп. Верни чуть назад.
Черта, когда по ней пробегал луч, наливалась яркой желтизной.
– Это самолет? – спросила Лена.
Павел поглядел на шкалу азимута:
– Ага. Гражданский. Судя
– Так далеко?! – изумилась она.
– Ну, разве ж далеко… – Павел переключил масштаб, сказал торжественно: – А теперь ты шаришь лучом в космосе.
Она провернула антенну по азимуту, сказала разочарованно:
– Никого…
– А ты думала, летающие тарелки летают?
– А что, не летают?
– Поверишь, за два года ни единой не засек. Гражданские и военные цели легко идентифицировать. А подозрительных целей, не видел ни одной.
Она спросила:
– А почему ты наши самолеты называешь целями?
– Потому что для нас, все, что летает – цели.
Она долго смотрела в экран, медленно вращая маховичок, наконец, прошептала:
– Страшно…
Павел спросил:
– А хочешь, покажу свой дом?
Она удивилась:
– Как это?
Он переключил вновь на малый масштаб, навел на свой родной Урман, показал ей на местник, торчащий на пределе дальности, сказал:
– Это радиотрансляционная вышка, которая стоит в ста метрах от моего дома в Урмане…
– Так далеко?! – снова изумилась она.
– Ну, разве ж далеко? У нас и из Белоруссии служат, и с Украины…
Быстро щелкая тумблерами, Павел выключил станцию. Пульт погас, и стал серым, скучным, безжизненным, будто закрылись ставни.
Павел поглядел на часы, сказал тихо:
– Скоро одиннадцать…
Она кивнула:
– Да, да, пошли…
Девушек увезли, и Павел вздохнул с облегчением, все вернулось в привычную накатанную колею. Где-то впереди, через четыре месяца, она оборвется сама собой, и тогда не будет тоски, не будет так больно колючая проволока сдавливать душу. Господи! Да в колючке ли дело? Каждый день ведь можно в самоволку бегать! Голосок внутри скрипнул: – "И каждое утро сапог командира или замполита будет тебя в дерьмо втаптывать…"
Павел разделся и завалился спать. Все к черту! Солдат спит, а служба идет.
На следующий день было воскресенье. Включений не было ни ночью, ни днем. Павел бродил по расположению, путаясь сапогами в высокой траве. Его догнал Кузьменко, попросил:
– Послушай, Павлик, одолжи мне свою пилотку, че ша?
– В самоход, что ли, собрался? – хмуро осведомился Павел.
– Ага… Вчера с девушкой договорился – малина в сметане… – Кузьменко сладострастно причмокнул губами.
– Не положено салагам в самоволки ходить… – еще мрачнее пробурчал Павел.
– Да ладно… Скажи, что пилотки жалко…
– Ничего не жалко. Я ж в самоволки не бегаю, а
– Вот спасибо! А то у меня голова большая, только твоя пилотка и как раз…
Кузьменко убежал. А Павел побрел дальше. С одной стороны к проволоке подходила рощица боярышника, и тут костер почему-то не рос, а вся полянка заросла веселым лесным разнотравьем. Павел набрал большой букет цветов и пошел в казарму. Котофеич, все время сопровождавший его, разочарованно плелся позади, он еще ни разу в жизни не отходил от родной станции так далеко. Зайдя на кухню, Павел пошарил в шкафу, нашел литровую банку, забрал ее, налил воды и втиснул туда букет. Прищепа возразить не решился. Павел поставил букет на тумбочку возле своей кровати.
Могучий, увидевший этакую лирику, понимающе ухмыльнулся:
– Ба, товарищ ефрейтор втюрился…
– Заткнись! – рыкнул Павел, и, сунув руки в карманы, пошел из спального помещения.
Могучий добродушно проговорил:
– Ну, чего ты злишься? От такой отказываться – дураком надо быть…
Могучий от избытка чувств вдруг облапил Павла своими ручищами, приподнял и перевернул вниз головой.
– Ну, и что дальше? – равнодушно промолвил Павел, даже не вынимая рук из карманов.
Могучий перевернул его и поставил на пол.
– Сейчас я превращу тебя в мешок ломаных костей! – свирепо прорычал Павел.
Могучий мгновенно принял борцовскую стойку. Физиономия его расплывалась в широкой улыбке. Павел знал, он любил бороться, и равных ему в роте не было. Павел ринулся на него, демонстрируя явное намерение пойти на лобовой захват, но в последнее мгновение нырнул под руку Могучего, перехватил его сзади поперек туловища, дал заднюю подножку, нежно, почти без стука, уложил на пол, захватил в узел его руку, крутанул, и одним движением огромную тушу Могучего задвинул под кровать. Поднялся, проворчал:
– Вот и сиди там, салага. Будешь знать, как на дедов рыпаться.
Могучий выполз из-под койки, ошалело глянул на Павла. На лице его было несказанное изумление. Павел расхохотался. Исчезла тоска, стало хорошо и весело. Насвистывая арию мистера Икс, он пошел на улицу.
Включение объявили ночью. Котофеич в казарме не ночевал, а потому догнал Павла уже у самого капонира. Доложив о включении, Павел услышал голос командира:
– Принято. Ефрейтор, выдавайте обстановку до включения "Дубравы".
Павел отметил, что выслуживается командир; хочет показать в полку, что перекрывает все нормативы. Жаль, что сегодня он оперативный, с Лауком не поболтаешь. Командир любит включаться в операторскую связь, и вечно вмешивается в работу операторов, хоть и ни черта в ней не понимает.
Павел прогнал антенну по азимуту, засек цели. Он успел выдать обстановку раз пять, "Дубрава" молчала. Командир уже несколько раз вызывал ее, но Газмагомаев бормотал в микрофон что-то невразумительное.