Ефрейтор Икс
Шрифт:
Шедший позади крепыш вдруг сократил дистанцию. Пожалуй, его уже можно достать ногой… И Павел решился. Тем более что шедший впереди верзила вытащил что-то из кармана, и послышался щелчок, очень похожий на щелчок выкидного ножа. Парнишки были так уверены в своих силах, что даже пистолеты не достали. Павел решил не рисковать, крепышу он врезал своим любимым ударом промеж ног. Тот зажался, медленно клонясь к земле, и Павел добавил ему сложенными кулаками с маху в ухо. Удар получился таким тяжелым, что парня буквально снесло с обрыва, хоть до края и было не меньше метра, внизу плеснуло, не особенно и сильно. Верзила уже пер на Павла, лапая кобуру всей пятерней. Но как частенько и бывает в подобных случаях, никак не мог нашарить застежку. Павел вскинул сжатые кулаки, демонстрируя явное намерение заехать ими в морду, но нанес прямой удар ногой в пах. Удар не получился резким, но оказался достаточно
Павел подошел к краю, всмотрелся в черную воду. Если кто не знает… На поверхности широкой реки отлично видно голову пловца в любую, даже наитемнейшую, ночь. Постояв минут пять, проворчал:
– Уплыли ключики от наручников… Твою мать! До чего квелый бандит пошел… – и зашагал обратно к машине.
Последний фонарь переулка горел метрах в двадцати от машины. Павел поглядел в переулок, народу не наблюдалось, домики частной застройки прятались за высокими заборами. Павел попробовал открыть багажник, поучилось с первого раза. Быстро нащупал тяжелую брезентуху с инструментом, разложил на запаске, присмотрелся и выбрал мощные плоскогубцы, на его счастье с режущими кромками, на всякий случай прихватил и маленькие, изящные, блестящие кусачки. Захватил плоскогубцами звенышко цепочки, даванул – никакого результата. Зажал руки коленями, снова даванул, помогая и ногами, и тут что-то резко хрупнуло. Павел растерянно повертел в руках отдельно плоскогубцы, отдельно одну рукоятку. Бросил на землю, осмотрел цепочку. Осталась глубокая зарубка. Что ж, значит перекусить можно, и то хлеб… С сомнением повертел в руках кусачки. Но надо же все возможности перепробовать, прежде чем топать через весь город со скованными руками. Захватил звено, надавил, все усиливая и усиливая нажим, и тут негромко щелкнуло. Павел похолодел, но тут же от радости чуть не подпрыгнул на месте. Звено оказалось перекушено. Уже не опасаясь, захватил вторую сторону звена и легко перекусил. Руки были свободны. Но надо же что-то делать с браслетами? Он достал из сумки свои мокрые плавки и обмотал ими одну руку. Потом обшарил весь багажник, но тряпки так и не нашел. Ладно, плевать, руку можно за сумку прятать. Аккуратно протер об плавки и плоскогубцы, и кусачки, старательно пытаясь вспомнить, оставил ли отпечатки в машине? Вроде, ни за что не хватался, сидел, сложив руки на коленях. Ну что ж, пора и домой. Вот только левака, или такси тут поблизости ловить не стоит; в каждом втором криминальном романе преступника находят именно потому, что сначала находят таксиста, который его увозил от места преступления.
Павел пошел по берегу, тут имелась тропинка, неизвестно когда и кем протоптанная. На террасе то и дело попадались рощицы ив, а в столь глухую ночь человека вряд ли можно было встретить. Так что до самого судоремонтного завода можно добраться, а там и такси ловить. Павел прислушался к своим ощущениям; оказалось, ничего такого особенного и не чувствовал, будто и не отправил только что на тот свет двоих пацанов.
– Этак с вами, козлами, записным киллером станешь… – проворчал себе под нос, и побежал, не спеша, резко вдыхая воздух, и медленно выпуская через нос.
Четыре километра до судоремонтного завода он одолел минут за пятнадцать. Пока шел по переулку вдоль высокого бетонного забора, успел, и отдышаться, и пропотевшая рубашка слегка подсохла.
По проспекту проносились редкие машины. Павел стоял на обочине, как бы небрежно сунув левую руку в карман и прикрыв ее сумкой, а правую поднял вверх и терпеливо ждал. Все-таки, если водитель заметит браслет на руке, тухло придется, и Димыч с Генкой не помогут. Жаль, что на нем тесные джинсы, а не просторные брюки с глубокими карманами, в которые руки можно по локоть засунуть… Наконец, к обочине подрулила машина с новомодной светящейся штуковиной на крыше. Павел сел на заднее сиденье, назвал адрес. Трогая, водитель спросил:
– А почему не интересуешься, сколько будет стоить?
– А по счетчику, – отрезал Павел. – Я сейчас не от дочери миллионера иду, а от обыкновенной учительницы, а им зарплату за май, и отпускные забыли заплатить. А у меня зарплата пятьсот с копейками. Дак чего ж на те копейки купишь?..
– Ну-ну, пошутил я, парень… С рукой-то что?
– Да заблудился! Тут же все перепутано: и многоквартирные дома, и частная застройка… Через забор лез, и ободрал руку-то…
Павел назвал адрес дома, стоящего за два квартала от своего. Расплатившись, вылез и с деловым видом направился к калитке. Убедившись, что таксист занят разворотом на узенькой улочке, преспокойно прошел мимо калитки,
– Его, видите ли, опять убить пытаются, а он еще и шляется неведомо где. Я тут… – и осеклась, разглядев его замотанную оранжевыми плавками руку. – А это что у тебя?!
Он конфузливо пожал плечами. Ольга подскочила, размотала плавки и тут же села на опрокинутую табуретку. Он еще раз конфузливо пожал плечами, пробормотал:
– Понимаешь, меня возле самого дома поймали, надели наручники, повезли… – он замолк, соображая, чего бы наврать.
– Что они с тобой делали?
– Да ничего. Посадили в подвал, да там кусачки оказались… Ну вот, я и дома…
– Ох, Паша… В милицию же надо!
– Ты в позапрошлом году ходила. Тебе опять скажут: когда убьют, тогда и приходите. А если меня похитят, заявление об исчезновении человека ты сможешь подать только через три месяца. Так что, у меня опять предельно простая задача – постараться выжить. Ладно, ты ложись, а я пойду, браслеты сниму…
Включив в сарае свет, он на всякий случай запер дверь изнутри, и принялся за работу. У запасливого тестя и верстак стоял в сарае. Зажав браслет в тисы, Павел принялся пилить его ножовкой. Браслеты были явно отечественные; металл, хоть и с трудом, подавался. Распилив браслеты, сходил в туалет и спровадил их в яму. Искать их тут можно до второго пришествия. Даже если и найдут, в перенасыщенной разными активными элементами жиже они за пару дней так проржавеют, что ни один эксперт не сможет уверенно сказать, когда они там оказались.
Вода в бочке еще не остыла, и Павел с наслаждением понежился под тепловатыми струями. После чего пошел в дом и завалился под теплый Ольгин бок. В окнах уже серел рассвет.
Хмырь сидел на самом верху штабеля бревен, и с тоской глядел в синеватую даль тайги, волнами убегающей за туманный горизонт. Вышка с часовым мешала смотреть, как ячмень на глазу. Но со штабеля, куда бы ни смотрел, проклятая вышка хотя бы уголок глаза, а царапнет. Эх, сейчас бы идти к горизонту, зная, что не дойдешь, но при этом, сколько бы ни шел, не упрешься в колючую проволоку. Упруго уклоняться бы от колючих лап елей, ощущать ласковое прикосновение нежной и тяжелой пихтовой лапы, вдыхать крепко настоянный на травах и хвое воздух. Сейчас июнь тайга набрала полную силу цветения, поляны, и прогалины буквально полыхают коврами жарков. А в чащобах нежной зеленью теплится густейший снытьевой покров.
Второй год, почти каждый день, перед тем как поведут на жилую зону, Хмырь урывает хотя бы полчасика, чтобы посидеть на верху самого высокого штабеля, подобно ворону. Летом комары сюда не залетают, а зимой тут знобко. Посвистывает ветер, колючие снежинки щекочут щеки. Видно отсюда километров на двадцать. Здесь изредка посещает Хмыря иллюзия свободы, простора и одиночества. Здесь он хоть немножко отдыхает от той печальной действительности, в которой очутился по собственной глупости. Тайга, в последние годы перед отсидкой, вдруг ставшая постылой, отсюда казалась прекрасной, вожделенной и такой уютной, что порой слезы на глаза наворачивались. Почему, чтобы понять свою неуничтожимую любовь к тайге, потребовалось попасть в это захламленное трупами деревьев, забитое человеческими отбросами, проклятое место?!
С детства тайга – мать родная, никогда мачехой не была. Щедро одаривала и добычей и красотой, правда, взамен требуя труда неимоверного. Ну и что! Ведь есть за что платить. Так нет же, поманила Хмыря приятная жизнь, когда впервые поехал отдохнуть к теплому морю. Госпромхоз выделил путевку самому молодому и неженатому, потому как пожилые да женатые ехать отказались. В Москве забрел в ресторан и задержался на неделю. Кровью и потом заработанные денежки плыли между пальцев. Появились друзья, обещавшие всю Москву преподнести на блюдечке. Преподнесли – московские рестораны. Музыканты играли то, что он им заказывал. Девочки, одетые как королевы, подсаживались к его столику, стоило лишь мигнуть. Грудь распирало от гордости, что вот, ради него, сибирского валенка, бросают они своих лощеных кавалеров. Ради него, таежного медведя, музыканты играют мелодии… Так бы и просадил все деньги, заработок четырех сезонов, да как-то в момент просветления, одолело любопытство; а как там, на море? Друзья загрузили в самолет и, наконец, море! Здесь пришлось быть потише, как-никак санаторий.