Ефрейтор Икс

Лексутов Сергей

Вилена опустила голову, пригорюнилась:

– Он был профессором филологии… А просидел в лагере семнадцать лет. Они с бабушкой в Ленинграде жили, революцию дедушка с восторгом встретил. Но потом, чем дальше, тем больше, понимал, что простому народу, да и интеллигенции, стало хуже, чем при царе. Ну и где-то, кому-то высказал свои соображения… Хорошо хоть не расстреляли… Бабушка за ним в Сибирь поехала, старалась держаться поближе к лагерям, в которых он сидел, все ждала, что на поселение отпустят. В деревенских школах детишек учила. Может, оно и к лучшему так получилось, а то бы в блокаду с голоду умерла вместе с родителями своими… Дедушку

только по амнистии освободили, в пятьдесят шестом. В Ленинград они с бабушкой так и не вернулись, поселились на Алтае, понравились почему-то ему эти места. Преподавали в сельских школах. Бабушка у меня до сих пор жива. И дедушка бы жил, если бы не лагеря… Он до конца своих дней считал, что Сталин извратил учение Ленина, и что коммунизм – единственно верный путь развития человечества.

– А почему у тебя такое странное имя? – спросил Павел.

Вилена пожала плечами:

– Бабушка говорит, что меня так дед назвал. Ну, Вилена – Вэ И Ленин, созвучно. А потом оказалось, что это старинное русское имя, только редкое. А мать с отцом меня Ленкой зовут, им так привычнее. Отец тоже верит, что наши государственные деятели рано или поздно вспомнят Ленина не только на словах…

– Ну, знаешь!.. – и Павел не нашелся, что к этому добавить.

Она насмешливо глянула на него:

– А вы что, с луны свалились? Это у вас в Университете анекдоты травят по курилкам и про Ленина со Сталиным, и про Брежнева, а на людях на полном серьезе "Малую землю" с "Целиной" конспектируют. Но вот в наших местах многие в коммунизм верят. Отец однажды чуть вертолет не сбил из карабина…

– А при чем тут коммунизм?.. – ошарашено спросил Павел, ничего не понимая.

– При том… Браконьеры прилетали на охоту. Вы ж понимаете, что простые браконьеры на вертолетах не летают. Отец писал куда-то, директору заповедника говорил, что если опять прилетит, то непременно его собьет. Так директор его чуть из заповедника не выгнал. Хорошо, отца тут каждый знает, да и дедушку помнят. Вот и скажите мне, что это за социализм такой, если для кого-то законы есть, а для кого-то не писаны? И так везде и всюду. И попробуй, где скажи, или напиши в газету. Обвинят черт те в чем: в антисоветизме, оппортунизме, низкопоклонстве… Все по Марксу. Он еще в своем "Манифесте" писал, что для бюрократа все государство в личной собственности. И бюрократ всякую критику в свой адрес воспринимает, как посягательство на свою личную собственность, то есть – на государство. Каково? – она выжидательно поглядела на Павла.

А тот с ужасом понял, что ничего этого не помнит, хоть и сдавал кандидатский минимум. Вот так таежная деваха!

Назад шли нагруженные мешками с травой. Коллекции Павла занимали только один мешок, а тащить пришлось целых три. Он приторочил их к рюкзаку, и со стороны, наверное, сам казался мешком на ногах.

До кордона осталось день пути, солнце клонилось к закату. Павел, как робот, шагая за Виленой, спросил:

– Не пора ли на ночлег устраиваться?

Она коротко бросила через плечо:

– Рано еще…

Павлу показалось, что она с нетерпением посматривает вперед, а вскоре и выяснилась причина ее нетерпения; из-за поворота тропы показался человек, и Павел тут же узнал Андрея Степановича. А Вилена радостно воскликнула:

– Вот теперь пора и на ночлег устраиваться!

Помогая Павлу освобождаться от поклажи, Андрей Степанович, посмеиваясь, говорил:

– Ну, вертихвостка, захомутала

таки мужика…

– Ничего, мне не тяжело, – проговорил Павел, растирая плечи, нарезанные лямками рюкзака, – а помогла она мне здорово…

Привычно принялись готовить ночлег. Вилена, прихватив удочку, ушла к речке. Раскряжевывая в два топора сухостоину, Павел с лесником перекидывались ничего не значащими фразами, но что-то потянуло Павла за язык, он проговорил:

– Хоть и красавица дочь у тебя, Андрей Степанович, но и я с понятием. Да и староват я для нее…

– Дурак ты паря… – Андрей Степанович усмехнулся. – Это ты для Ленки староват? Не смеши… А Ленка, если влюбится, меня слушать не станет, по-своему поступит. Возраст тут ни при чем, любовь-то не выбирает… Гонтарь это наверняка знает, потому и начал вокруг нее как индюк вертеться. А ведь женат, и, говорит, жену свою любит. Ленка-то его сразу распознала. А услал я ее подальше, чтобы не выкинула чего.

– Так ведь я мог оказаться каким-нибудь эдаким…

– Не мог, – отрезал Андрей Степанович. – Человека, как и любого зверя, по повадке сразу видно. Я только заметил, как ты стараешься на муравья не наступить, так сразу про тебя все и понял…

Павел смутился. Он действительно, когда ходил, старался не наступать на всякую живность, копошащуюся под ногами. Думал, что этого никто не замечает. Эта странность в нем была с детства; он рыбачил, охотился, но еще ни единого живого существа не убил бессмысленно, просто так, или нечаянно.

– Ленка хоть и может постоять за себя, – продолжал Андрей Степанович, – но все равно страшно мне за нее. В мать она, такая же открытая и безоглядная… Встретит ли счастье свое? Мать-то ее с кровью выдрал из лап одного… А то так бы и зачахла…

– Так что же, Вилена не твоя?

– Моя. Только у Ольги еще двое есть, от первого мужа, в районе живут. Сюда редко, как на курорт, от родного папаши сбегают.

– А мне Ольга Филипповна совсем молодой показалась…

– Да она и есть молодая. Первого своего в семнадцать лет родила, второго – через полтора года. Ольга-то, меня любила, да я ее любовь за шутку принимал, тоже себя старым посчитал раньше времени. Вот сдуру и посмеялся над ее любовью… – Андрей Степанович задумался, глядя куда-то в пространство, чему-то усмехнулся, и с маху вогнав топор в кряж, поволок его к костру.

Лагерь был готов; потрескивая, разгорался костер, когда пришла Вилена, свежая, умытая. Пока она готовила уху, Андрей Степанович молча наблюдал за ней, явно любуясь. В вечернем воздухе поплыл сильный аромат, заставляя их всех троих поминутно сглатывать слюну и нетерпеливо поглядывать на котелок. Андрей Степанович притворно вздохнул:

– Эх, и дурак же Пашка. Бросал бы к черту свой Университет, и оставался у нас. Враз бы тебя за него выдал. Где он такую хозяйку еще найдет?

– Вот еще… Нужен мне, старый да увечный… Молодого, красивого найду! – и Вилена покосилась на Павла.

– Ишь, колючая… – Андрей Степанович засмеялся, потом снова вздохнул, уже не притворно. – Пропадешь ведь в тайге…

Она досадливо мотнула головой:

– Ты не пропал, а я тем более не пропаду.

Ели молча. Устали и проголодались все основательно. Но когда котелок опустел, а на костре уже фыркал и гремел крышкой чайник, настроение улучшилось, усталость отодвинулась.

Наливая в кружку чай, Андрей Степанович спросил:

– Дружок-то мой не задирал вас?

Павел усмехнулся, догадавшись, о ком речь: