Егерь: заповедник
Шрифт:
— Хорошо, — кивает генерал.
И лукаво улыбается:
— Если он сюда заглянет, мы со Степаном Владимировичем ему таких баек порасскажем — на три очерка хватит. А ты, Андрей Иванович, правильно сделал, что не шуганул этого корреспондента. Пусть пишет — это нам пригодится.
— Вот и я так подумал, — говорю я. — Ладно, вы отдыхайте, а мне пора.
— В лес собрался? — угадывает Георгий Петрович.
— Да. Хочу пройти вверх по Песенке, давно там не был.
— Завидую я тебе, Андрей Иванович, — с добродушной улыбкой говорит Вотинов. —
— Еще сходим, и не раз, — успокаиваю я генерала.
Вотинов качает головой
— Да не в этом дело. Ты счастливый человек, Андрей Иванович. Если я кому иногда завидую — так это тебе.
Я удивленно прислушиваюсь к себе и понимаю — а ведь и вправду, счастливый.
Вернувшись домой, я первым делом заглядываю в баню. Рыжего кота нет, убежал куда-то по своим кошачьим делам.
Интересно, откуда он взялся?
Но эта мысль мелькает мимоходом, я не придаю ей значения.
Беру рюкзак и ружье. Замок не вешаю, просто подпираю дверь деревянным колышком.
Псы радостно повизгивают, снуют по вольеру. Им тоже хочется со мной на прогулку — пробежаться по осеннему лесу, вдохнуть острые, будоражащие запахи.
— Черт с вами, идем, — говорю я.
Открываю вольер и беру собак на сворку — свободно бегать по деревне я им не разрешаю. Псы у меня хоть и воспитанные, но охотничьи, а на деревенской улице слишком много соблазнов. Куры, козы, коты…
Возле моста я спускаюсь к речке. Песенка весело журчит по камням. Длинные зеленые нити водорослей вытягиваются по течению, медленно извиваются. Между ними снуют быстрые мальки.
Иду по тропинке вдоль берега — мимо приземистых деревенских бань, которые построены поближе к речке.
Собаки нетерпеливо тянут поводок, рыскают из стороны в сторону.
Выйдя за деревню, я отстегиваю ошейники.
— Гуляйте!
Псы со всех ног бросаются в лес — только пушистые хвосты мелькают в подлеске.
Я убираю поводки в рюкзак и неожиданно чувствую острое счастье.
* * *
В километре за деревней я встречаю Валеру Михайлова. В его руках крепкий спиннинг с большим пенопластовым поплавком. На крючок насажена серебристая плотвичка.
— За щукой? — поздоровавшись, спрашиваю я.
Валера кивает.
— Ага. Решил порыбачить.
У щуки уже начинается осенний жор — рыба активно кормится перед тем как на зиму уйти в глубокие омуты и ямы под корягами.
— Как улов?
Валера показывает мне проволочный кукан, на котором висят два щуренка длиной в локоть.
— На уху хватит. Андрей, ты замечаешь, что Песенка как-то обмелела?
— Думаешь? — с сомнением спрашиваю я.
— Точно, — кивает Валера. — После дождей воды должно быть больше. Ты сам посмотри.
Он кивает на широкую полосу темного песка вдоль воды.
— Еще неделю назад воды было больше.
В
— Я и на омут ходил, — говорит Валера, — жерлицы там поставил. Точно тебе говорю — обмелела Песенка.
В природе постоянно все меняется. И у каждой перемены есть своя причина — не всегда очевидная, но всегда интересная. Эту причину любопытно отыскать.
— А далеко ты ходил вдоль речки? — спрашиваю я Валеру.
Он пожимает плечами.
— Километра два. Дальше незачем — там берег ивняком зарос, спиннингом не размахнешься.
Попрощавшись с Валерой, я иду дальше. Собаки убежали глубоко в лес — у них там много важных дел. Разнюхать кабаний или лосиный след, поднять с лежки пугливого наполовину вылинявшего зайца.
А я шагаю вдоль речки и уже смотрю на нее совсем другими глазами. И в самом деле, интересно — куда ушла вода.
Когда смотришь внимательно, замечаешь куда больше. И я уже вижу, как потемнела вода — так всегда бывает осенью. Вода становится прозрачной, но темной. И холодной даже на вид. По ней не плывет желтоватая пыльца, как случается летом. Не бегают суетливые водомерки, легко скользя по поверхности длинными ногами.
Зато плывут округлые красноватые листья, похожие на большие ребристые монеты из красной меди. А вот медленно кружится в течении свежая осиновая ветка. И на ней дрожат точно такие же листья.
Кажется, я уже догадываюсь — что случилось с Песенкой. Но догадку тем более любопытно проверить.
Прохожу мимо омута, где Валера поставил жерлицы. Вот они — на косо воткнутых в берег длинных жердях висят вырезанные из ивы рогульки. От рогулек тянется в воду длинная леска. Она чуть шевелится — живец на крючке ходит кругами, привлекая хищника.
Древняя самоловная снасть. Наверное, несколько тысяч лет назад люди, которые жили в здешней глуши, уже ставили такие вот жерлицы. Только леска у них была не капроновая, а сплетенная из конского волоса или сухожилий. И крючок костяной.
Берег чуть повышается. Слева от меня тянется густой и темный молодой ельник. Я сворачиваю к нему.
Елки растут густо, вплотную друг к другу. Между мохнатыми лапами тянутся тонкие серебристые нити паутины. Паутина кое-где уже порвана, обрывки нитей колышутся на ветерке. А земля под елками сплошь усыпана желтой опавшей хвоей.
Я наклоняюсь, поднимаю еловую лапу вверх. И вижу под елками россыпь веселых огненно-оранжевых шляпок.
Рыжики, целая поляна рыжиков!
Я надрезаю ножом ломкие полые ножки грибов. На срезе проступает едкий млечный сок.
К оранжевым шляпкам прилипли сухие хвоинки. Я счищаю их и отправляю грибы в берестяной короб.
Насолю грибов — будет зимой отличная закуска. Рыжики с кольцами репчатого лука, заправленные сметаной и подсолнечным маслом. Да с рассыпчатой отварной картошкой.