Егерь: заповедник
Шрифт:
А ночная темнота дышит в спину, добавляя ощущение нереальности. Прохладный ветерок касается затылка. Так и тянет обернуться и посмотреть — нет ли кого сзади.Да еще и летучая мышь бесшумно пролетает над тропинкой.
Но вот я слышу треск кустов и шумное дыхание. Мои собаки, словно серые привидения, выскакивают на тропинку. Пыхтят, вывалив розовые языки, крутят хвостами, радостно тычутся мордами в мои колени.
И сразу прогоняют томительное и тревожное ощущение.
Хорошо собакам! Их не тревожит темнота, они живут запахами.
— Набегались, негодяи, — говорю я.
Треплю Бойкого по холке — его шерсть еще мокрая.
— Ты купался, что ли? — спрашиваю я.
Вместо ответа Бойкий лижет мне ладонь.
— Рядом, — говорю я. — Рядом!
И для убедительности хлопаю ладонью по бедру.
На окраине деревни я беру собак на поводки. Мы снова идем мимо бревенчатых деревенских бань, которые поблескивают темными оконцами. В мутно-темном небе над Черемуховкой разливается бледное, еле заметное зарево — это за плотными слоистыми облаками светит луна.
Я слышу плеск течения, которое разбивается о бетонные опоры моста. А вот и сам мост возник впереди темной громадой.
Я останавливаюсь и несколько секунд слушаю звуки спящей деревни.
Иногда мне кажется, что я и живу только ради таких вот моментов — когда можно остановится ненадолго и прислушаться к тому, что происходит вокруг.
Отойти от суеты.
Бойкий нетерпеливо скулит и тянет поводок. Кожаная петля врезается мне в запястье.
Пес вдоволь набегался, теперь ему хочется домой, в вольер, в уютную будку с мягкой подстилкой из сена.
— Сейчас пойдем, — говорю я. — Подожди минуту.
Еще постояв, я поднимаюсь по крутому откосу на дорогу и выключаю фонарик.
Деревня тихо спит. Пахнет печным дымом — на ночь уже топят печи, чтобы спать в тепле.
Белые «Жигули» Артемьева так и стоят возле калитки. И окно кухни светится теплым желтым светом.
Значит, не уехал корреспондент. А ведь мог торопливо нахватать обрывочных сведений по верхам для очередной казенной статьи и уехать в Ленинград. Но не уехал, а решил остаться. Значит, что-то зацепило его в Черемуховке.
Понимаю, что в голову другого человека не заглянешь. Но мне хочется думать, что Артемьев задержался не из страха, что его уволят из газеты. А потому, что ему понравилась деревня.
Веду собак к вольеру. И шестым чувством понимаю, что что-то не так. Слишком тянут псы поводки, и я инстинктивно придерживаю их. Серко принюхивается к ночному воздуху и негромко рычит. Я упускаю ладонь ему на холку и чувствую, что собачья шерсть встала дыбом.
— Ты чего, Серко? Кого учуял?
Пес вытягивает шею, тянется носом к вольеру. И Бойкий тоже принюхивается. И вдруг громко гавкает.
Рыжий кот выскакивает из собачьей будки. Мечется по вольеру, опрокидывает пустую миску. Миска, звякая, катится по вольеру.
Собаки дергают поводки,
Вот ловкач!
От неожиданности я чуть не выпускаю из рук поводок. Хорошо, что петля одета на запястье — иначе не удержать бы рвущихся псов.
Кот шипит и сигает в высокую траву.
Ну, ничего себе!
Опомнившись, я заталкиваю собак в вольер. Перекрывая дверь, отстегиваю ошейники. Бойкий сразу бросается в свою будку, обнюхивает ее, фыркает и рычит. Я понимаю его возмущение.
Но кот хорош! Не придумал ничего лучше, как устроиться в собачьем вольере. Еду он там искал, что ли?
Я спиной вперед выхожу из вольера, следя за тем, чтобы собаки не выскочили и не бросились искать кота.
Закрываю задвижку. И изумленно качаю головой.
Всякие чудеса видел в жизни. Но чтобы кот решил поселиться в собачьем вольере — такого еще не встречал.
И ведь как удачно подкараулил время — когда мы ушли.
Бандит, самый настоящий рыжий бандит.
Скрипнув, открывается дверь дома. На ступеньки падает косая полоска света.
На крыльцо выходит Артемьев.
— Андрей, это вы? — спрашивает он, вглядываясь в темноту.
— Ага, — отвечаю я.
— А я ужин приготовил, — говорит Артемьев. — И чайник горячий.
— Чего ты не спишь? — спрашиваю я.
— Вас жду. Мне с вами надо поговорить.
— Ну, идем.
В доме вкусно пахнет макаронами с тушенкой. Я с удовольствием снимаю с плеча ружье. Скидываю рюкзак и вспоминаю про грибы. Вот же — придумал сам себе мороку. Теперь надо их чистить и замачивать.
Загибаю половик и стелю на пол старую газету.
— Может, поедите сперва? — спрашивает Артемьев.
Я качаю головой.
— Позже.
Артемьев тоже пододвигает себе табурет.
— Я вам помогу.
Вдвоем мы быстро чистим рыжики. У мелких грибов я отрезаю только полые ножки. Крупные шляпки режу пополам.
Споласкиваю грибы и заливаю их чистой и холодной водой. Пусть отмокнут — так из них уйдет едкий сок.
Потом сворачиваю газету с мусором и уношу ее в баню. Пригодится на растопку.
Стоя во дворе, вглядываюсь в темноту — не вернулся ли рыжий кот.
Кота нет. И собаки спокойно лежат в своих будках.
Я возвращаюсь в дом.
Артемьев накладывает мне полную тарелку горячих макарон.
— О чем ты хотел поговорить? — спрашиваю я.
— Андрей, вы можете показать мне Еловое озеро?
Глава 23
— Я — не экскурсовод, — честно предупреждаю я Артемьева. — Еду на базу по работе, но могу взять тебя с собой.
И укладываю в кузов «ЛуАЗа» топор, двуручную пилу, лопату и связку пустых мешков.