Египетские вечера
Шрифт:
Меня бросило в жар. Разве может такое быть?
Надо срочно ехать к Мельникову и отдавать рубашку на экспертизу. Если я сейчас права, что ж тогда получается? Получается, что Быстряков убил Никиту? Боже, как трудно в это поверить! И ведь были найдены отпечатки какого-то Воронежского… Как с этим быть?
Ладно, не буду пока мучить себя догадками. Но тут огнем в голове загорелась еще одна мыслишка. Вот о чем я все хотела вспомнить: порез на ноге Олега!
На пляже я обратила внимание на его ноги и увидела порез. Быстряков сказал, что
Невероятно. Я остановила машину. Я просто была не в состоянии ее вести.
Значит, так. Рубашку срочно на экспертизу. Во-вторых, надо добыть образец крови Олега. И отпечатки. Впрочем, отпечатки у меня имеются. Быстряков у меня дома пил со мной чай. А чашки я просто так оставила, даже в кухню их не унесла, сматываться-то быстро надо было. Вот с чашки и можно будет снять отпечаток.
Я вспомнила про вазу и поехала к Гольдфельду. Не спит, наверное, ждет.
Когда я оказалась около его дома, подняла глаза и только в одном окне увидела свет. То было окно Марка Гиршевича.
Я взяла сверток и стала подниматься наверх. Дверь мне открыли сразу. Я посмотрела на Гольдфельда и не узнала его. Вот что волнение может сделать с человеком! Он был каким-то взъерошенным, нервным, глаза горели лихорадочным блеском.
Он посмотрел на сверток в моих руках и пригласил меня войти.
— Вы п-принесли мне вазу? — запинаясь, спросил Марк Гиршевич.
Я молча развернула ткань и достала его бесценный раритет.
— Это она! — закричал Гольдфельд. — Боже мой! Это она! Таня, огромное вам спасибо!
Даже не дотронувшись до вазы, мужчина выбежал в другую комнату. Он принес мне деньги. Я не стала их пересчитывать — сколько дал, столько и дал. Мы ведь с ним ни о чем не договаривались.
Только после этого Марк Гиршевич осторожно взял в руки свою драгоценность, оглядел со всех сторон. Увидел на подставке небольшой отбитый кусочек и с любовью потрогал его.
— Ой, она откололась. Простите! — растерялась я.
— Нет, нет! Это давно так. Мало кто замечает, но я-то знаю на ней каждый миллиметр. Раньше я жалел, что так получилось, зато теперь точно могу сказать: эта ваза — настоящая.
— Я очень рада. Только прошу вас, не говорите никому о том, что она к вам вернулась. Пока, по крайней мере.
— Вообще никому? — посмотрел на меня Гольдфельд влажными глазами.
— Вообще никому. Особенно вашему другу Олегу Ивановичу, — решила добавить я.
— Что? Вы подозреваете его?
— Вы обо всем узнаете в свое время, обещаю вам. Я обязательно приеду и все расскажу. А пока — молчание. Так для всех будет лучше.
— Как скажете, Танечка. Я теперь готов выполнить любое ваше желание. Вы даже не представляете, что сделали для меня.
— Ну почему? Вполне могу представить.
— Вы мне жизнь спасли. Теперь я ваш друг. Обращайтесь, если что надо будет,
— Отлично. Ладно. А сейчас я должна идти. У меня еще много дел, а мне и поспать хотелось бы хоть часочек.
Марк Гиршевич проводил меня до выхода. Еще раз горячо поблагодарил и расцеловал обе руки. Я видела, как ему не терпится вернуться в комнату, к вазе, поэтому быстро свернула расставание.
На улице я села в «шестерку» и покатила на свою квартиру. Мне надо было забрать чашку.
Там все было в точности так, как я и оставила. На всякий случай, чтобы не ошибиться, я положила в пакетик обе чашки, закрыла дверь и с чистой совестью отправилась на конспиративную квартиру. Я надеялась, что никто ко мне сегодня в гости не собирается.
А завтра с утра двину к Мельникову. И Дементьевой надо позвонить. Хорошо бы ей поехать на дачу и посмотреть, все ли там в порядке.
Но мысли мои не давали мне покоя. Уже приближаясь к дому, я реально поняла, что моя авария — тоже дело рук Олега. Вот наглец! Как же после этого он мог в глаза мне смотреть? Значит, цветочки подарил и отправил умирать… Но я-то хороша! Так сглупить!
Теперь вроде все встало на свои места. Только одно до сих пор неясно — где Воронежский? А может, он — напарник Быстрякова? Такие дела удобно проворачивать вдвоем. Наверное, Галина и слышала эту фамилию от Олега.
Я доехала до дома, закрыла машину и поднялась. Когда наконец вошла в квартиру, то буквально упала от усталости.
Несколько минут я посидела на пуфике, потом разулась и прошла в комнату. Включила свет. Потом я быстро приняла душ и завалилась в постель. За окном уже светало. Ладно, посплю пару часиков и снова за дела.
ГЛАВА 23
Открыв глаза, я готова была запрятаться обратно под простынку. Вставать не хотелось страшно. Но надо.
Проснулась я, как и хотела, ровно через два часа. А все потому, что внутренний будильник завела. Он никогда меня не подводит, впрочем, как и кости. Я только про них вспомнила, как мне захотелось взять их в руки. Но зачем? И так все понятно, за исключением одного — что за тип Воронежский.
Я вскочила и босиком понеслась на кухню. Позавтракав, собрала свои вещественные доказательства и отправилась к Мельникову. Уже с проходной я позвонила ему и поставила перед фактом: я здесь. Меня пропустили, и через две минуты я вошла в кабинет Андрея.
— Давай только опустим все нравоучения, — сразу сказала я. — Потом будешь отчитывать. Ты лучше посмотри, что я тебе принесла.
Я достала рубашку, чашки и выложила все на стол.
— И что это? — Андрей все еще глядел грозно.
— Пожалуйста, сними отпечатки с чашек. Правда, одна моя, не помню точно, какая. И посмотри, не тальк ли на рубашке. И не от того ли самого шланга, при помощи которого отравили Никиту.
— Ты нашла убийцу?
— Не знаю. Но предполагаю.
— Воронежский?