Египетский дом

Дубровская Алла

– А как там твой лысый ухажер?

– Нет у меня никакого ухажера. У меня никого нет.

Такое жалобное признание вполне можно было расценить как предложение к действию. Но Славик, затянувшись пару раз, вернулся к задвижке и сальникам. «Если он сейчас сплюнет или сморкнется в два пальца, я умру», – сказала себе Женечка. Так и не привыкнув к простым манерам водопроводчиков, она с трудом переносила их проявление. Умереть ей не пришлось, но и любовная сцена из зарубежного фильма явно не состоялась. Сглотнув разочарование, Женечка выбралась из подвала. Ей представился наглаженный носовой платок в черных руках Славика. Нелепость, да и только. Возвращаться

в контору не хотелось, все равно там не было никого, с кем можно было бы просто поговорить. В кармане отыскалась горсть монеток, и тут же подвернулась телефонная будка. Две копейки с тихим щелчком провалились в нутро автомата. Сначала пошли короткие гудки. Со второй попытки в телефоне что–то щелкнуло и знакомый голос ответил: «Конечно, приходи».

Краснопольцев был уверен, что разговор снова пойдет о доносах. Поэтому сразу же начал с того, что не хочет каких–то либо осложнений. Ни себе, ни ей. Не знакомы, и все. Тогда все само собой и решится. Женечка или односложно отвечала на вопросы, или отмалчивалась, изредка бросая на него изучающий, словно чего–то ожидающий взгляд. Исчерпав все возможные в таких случаях темы, замолчал и он, занявшись чем–то по работе, надеясь, что ей ничего другого не останется, как распрощаться и уйти.

– А помните, вы как–то сказали, что не сделаете того, чего бы я не хотела? – тихо и некстати спросила Женечка.

Кирилл Иванович с легким удивлением взглянул на нее поверх очков:

– Что, милая?

– Так вот, сейчас я хочу, чтобы вы это сделали.

– Я правильно тебя понимаю?

Сидящая у окна девочка с готовностью кивнула.

– Так, может, пойдем к тебе?

– Нет–нет, у меня там соседи и… клопы.

– Кло–о–пы, – насмешливо потянул Краснопольцев. – Тогда точно не пойдем, но нужно будет дождаться, когда здесь все разойдутся. Хочешь чего–нибудь выпить?

Снова кивок.

Женечка потихоньку следила за Краснопольцевым. Вот он пошел к каким–то полкам, открыл бутылку вина, передал ей стакан. Стакан грязноватый у самого ободка, похоже, его плохо вымыли. Если повернуть другой стороной, где почище, можно сделать глоток. У вина приятный вкус. Окружающие предметы вдруг проступили с особой четкостью. Дальний угол кабинета оказался забит пустыми бутылками.

– Это Олеговы бутылки. Он за ними приходит раз в месяц. Олег? Олег Григорьев, живет такой детский поэт в Ленинграде. Тоже, кстати, в коммуналке, неподалеку, кажется, на Литейном. Не знаешь?

Откуда–то появилась детская книжка с яркими картинками. Голос Кирилла Ивановича прочитал:

Встаньте с этого дивана,А не то там будет яма.Не ходите по ковру —Вы протрете там дыру.И не трогайте кровать —Простынь можете помять.И не надо шкаф мой трогать —У вас слишком острый ноготь.И не надо книги брать —Их вы можете порвать.И не стойте на пути…Ах, не лучше ль вам уйти?

– Правда, чудесно? Это сигнальный экземпляр. Олег нам подарил его за пустые бутылки. А книжка так и не вышла. В последний момент попала к дяде Степе на стол. Михалкову. Он очень возмутился безыдейностью содержания. Велел завернуть уже из типографии. Набор разобрали. Олег запил. Такие вот дела в нашей

Поднебесной.

«Книжка, наверное, для внучки, – Женечка перечитала все стишки, продолжая наблюдать за Кириллом Ивановичем. – Разве я его люблю? Ах, не лучше ль мне уйти?» Но никуда при этом не уходила, а время меж тем шло. Заглядывающих в кабинет Краснопольцева становилось все меньше. После восьми вечера все разошлись.

– Иди сюда, – позвал он Женечку.

За боковой дверью оказалась небольшая комната с тахтой, покрытой пятнами сомнительного происхождения. На спинке стула висело полотенце неопрятного вида. Поняв ее замешательство, Кирилл Иванович засуетился, вытащил откуда–то простыню и постелил поверх тахты.

– У меня еще есть одеяло, подожди–ка.

Женечка присела на тахту, сжав руки между острых коленок, проступающих под натянутой юбкой. Еще было не поздно уйти. Но она знала, что останется. «Отдаваться так отдаваться», – циничная Танькина интонация пронеслась у нее в голове.

– Так хорошо? – вернувшийся Кирилл Иванович расстелил шерстяное одеяло поверх простыни и стал раздеваться. – Ну, что же ты?

Женечка послушно разделась и легла под одеяло, вытянув руки вдоль туловища. Под животом обнажившегося Краснопольцева выделялось и жило какой–то особой жизнью то, что Женечке предстояло принять в свое тело. Он скинул с нее одеяло и осторожно лег сверху.

– Обними меня хотя бы. Что же такая неласковая? Ноги нужно раздвинуть.

Очки Кирилла Ивановича врезались в Женечкину щеку, пока его руки проделывали какую–то работу между ее ног, закончившуюся болью. Закусив губу, Женечка дождалась, когда капающий отросток вывалился из ее тела, оставив там липкую, тягучую смазку. Она вспомнила свой детский ужас перед глицерином, которым мама смазывала ее обветренные, шершавые руки. В это время раздался нетерпеливый и требовательный звонок телефона. Краснопольцев торопливо соскочил с тахты, явив Женечке голую спину со складками жира, широкий таз и ноги в черных носках. По разговору можно было догадаться, что звонила жена. Ей было обещано скорое возвращение. Женечка слегка пошевелилась и приподнялась. Так и есть. Большое кровавое пятно растеклось по простыне. Вернувшийся Кирилл Иванович немного смутился, увидев, что Женечка еще лежит. Ему явно нужно было торопиться.

– Там кровь. Я боюсь пошевелиться.

– Ничего–ничего, милая. Вставай, – он протянул ей грязноватое полотенце. – В конце коридора туалет с умывальником. Пойди подмойся.

Женечка встала, зажав полотенце между ног. Крови больше не было. Любви к Кириллу Ивановичу тоже.

Конечно же, Татьяне все стало известно на следующее утро.

– Так а я тебе чего всегда говорила–то? Скоты они. Все до одного.

– Мне знаешь что больше всего противно? – Женечка передернула плечами и уселась спиной к окну, словно Египетский дом был виноват в ее бедах. – Черные носки. Не знаю даже почему.

– Не снял? – хмыкнула Рогина. – Торопился. Ему ж домой надо было бежать. К жене.

– И зачем мне все это было нужно? Был у меня папа Карло, так нет… любовь подавай. А теперь ни папы Карло, ни… Буратино. Осталась Мальвина одна.

– А кто Буратино? Славик, что ли?

Вопрос остался без ответа. В дверях стояла улыбающаяся Лелька с охапкой сирени. Полуподвальная комната наполнилась весенним ароматом.

– Все, девки, я больше так не могу. Давайте выяснять отношения.

– Это откуда же такая красотищ–ща? – оценила букет Таня, поскольку ей–то выяснять было нечего.