Его извращенная фантазия

Блэклейс Ана К.

Но все в его теле говорит о том, что сегодня он будет использовать меня для своего удовольствия. Пара уверенных движений, и он расстегивает ремень, а затем молнию на брюках.

– Хорошая девочка. А теперь достань мой член и соси. И даже не думай останавливаться на себе, пока это делаешь.

Я наклоняюсь вперед, не отрывая взгляда от его глаз, и запускаю руку в его боксеры, освобождая это произведение искусства. Живя в Нью-Йорке, я видела достаточно членов, но ни один из них не был так вопиюще прекрасен, как член Джакса Вона. Длинный,

толстый, в венах – он будто создан быть моделью для лучших игрушек, которые только можно представить.

Не отводя от него взгляда, я открываю рот, принимая широкую головку его члена, а потом скользя вниз, поглощая его. Он проникает глубоко, но стоит мне захотеть отстраниться и начать сосать, как его пальцы вцепляются в мои волосы. Он наматывает их на запястье, силой толкая мою голову вниз, заставляя взять еще больше. Меня выворачивает, слезы застилают глаза. Он в ярости, и это чертовски заводит.

– Ты всегда должна помнить, что я твой хозяин, а ты моя грязная шлюшка. Ничего больше. Никогда больше.

Он жестоко трахает мой рот, каждым толчком напоминая, что я — ничто иное, как его шлюха, и ему доставляет удовольствие обращать меня в грязь. А я поддаюсь всему, что он делает, мои глаза сжаты от боли из-за его кулака, который тянет мои волосы, от силы его члена, разрывающего горло, от бешенства моих собственных пальцев, проникающих в меня.

Я поворачиваю лицо в сторону настолько, насколько могу, чтобы сквозь слезы увидеть свое отражение в большом зеркале на правой стене. Через размытый щит я вижу себя: эта роскошная сволочь в дизайнерской одежде и словно оплетенный колючей проволокой трахает мой рот. Я еще шире раздвигаю колени, теперь вводя внутрь три пальца, выгибаю грудь вперед, опираясь другой рукой о диван, чтобы не потерять равновесие.

Он рычит, как зверь, когда кончает мне в рот, его сперма стекает по уголкам губ.

– Проглоти и открой, – командует он. – Хочу видеть, что ты все проглотила.

Я подчиняюсь, показывая ему пустой рот.

– Хорошая девочка. А теперь высунь язык, – приказывает он, и я снова выполняю. Он шлепает своим членом по моему языку, а затем проводит им вдоль, словно вытирая себя.

Мои ноги все еще трясутся, изможденные от оргазма, который эта грязная сцена мне подарила. Когда я осторожно вытаскиваю руку, пальцы блестят от моей влажности, Джакс хватает меня за запястье и подносит к своему рту. Он начинает по одному обхватывать мои пальцы губами, слизывая с них мои соки.

Наши взгляды встречаются, и я клянусь, что вижу в его глазах нечто большее, чем желание или удовлетворение извращенного ублюдка после жаркого трахания рта. Я вижу отчаяние, исходящее из страха, что ему никогда не будет достаточно.

Он грубо хватает меня за руку и рывком поднимает.

– Мы еще не закончили.

Адди

Джакс ведет меня в то место, которое до сих пор было для меня закрыто, — его комнату.

Кромешная тьма обрушивается на меня, словно удар. Это

пентхаус на вершине мира, с окнами от пола до потолка, открывающими вид на весь город. Там, где нет окон, сверкают позолоченные зеркала или мраморные стены. Но здесь... Здесь только абсолютная темнота.

Пока он не тянет за шнурок, и в одном месте вспыхивает тусклый свет.

Мне нужно несколько секунд, чтобы глаза привыкли, но когда это случается, кровь стынет в жилах.

Это совсем не то, что я ожидала увидеть в спальне самого богатого человека Америки. Нет никакой огромной кровати у дальней стены, застеленной черным шелком и усыпанной мягкими подушками. Нет модного декоративного камина в углу или современного искусства на стенах. Единственное, что хоть как-то соответствует образу Джакса Вона, который он демонстрирует миру, — это открытый шкаф с рядами идеально выстроенных костюмов.

Остальная часть этой комнаты — чертова тюремная камера.

У стены прямо передо мной стоит раскладушка, никаких окон. Единственный источник света — простая прикроватная лампа, стоящая прямо на полу, отбрасывающая мутный оранжевый конус света на матрас. С потолка на цепи свисает боксерская груша, закрепленная еще одной цепью к полу, а рядом валяются бинты и перчатки.

– Тут нет окон? – шепчу я, заходя глубже в комнату.

Когда Джакс отвечает, кажется, будто это сама темнота говорит со мной:

– Свет нужно заслужить.

Тюрьма. Только в тюрьме он когда-либо чувствовал себя как дома.

– Но если это место, где тебе комфортнее всего... – шепчу я, медленно осматривая комнату в одном лишь бюстгальтере и на высоких каблуках, направляясь к стене, где, как я предполагала, должно быть окно.

Я кладу ладони на стену, ощущая материал.

– Ты перестроил ее, – выдыхаю я. – Ты воссоздал свою тюремную камеру.

– Такие места делают людей честными, – мурлычет он, пока мои руки скользят по стене. – Настолько честными, насколько я заставлю тебя быть, обнажая передо мной твои самые запретные желания.

Он теперь так близко, его тело прижимает меня к стене, и у меня нет ни малейшего желания сопротивляться.

– Ты ненавидишь быть моей пленницей, моей рабыней, но это заводит тебя так, как ничто другое прежде. Твое тело откликается на меня вопреки разуму, и вот доказательство. Раздвинь ноги для меня, маленький ангел, попка вверх.

Мое дыхание сбивается, голова кружится. Те ощущения, что он вызывает во мне своей близостью, то чувство, что его голос посылает в мой живот, – это ненормально.

– Останься так, – приказывает он, отступая назад. Я вздрагиваю, когда тепло его тела исчезает, но он возвращается почти сразу, проводя чем-то резиновым по моей заднице.

– Как часто ты использовала это после того, как мы встретились?

Этого вопроса достаточно, чтобы я поняла, о чем именно он говорит — о том самом вибраторе, который выпал из моей сумочки, и который я держала в руках на прошлой неделе. О том, что Никко принес из моей квартиры.

– Несколько раз, – дрожащим голосом признаюсь я, вставая на носочки так высоко, как могу в своих каблуках, подставляя ему задницу.