Его нельзя любить. Сводные
Шрифт:
Бабушка упирает руки в боки. Ждет, что я сама к ней подойду. Я и иду. Еще немного, и голову на плаху перед ней положу.
— Прости, — подаю голос и, похоже, только сильнее взвинчиваю бабулины нервы. Она словно с цепи срывается.
— Простить? Ты меня опозорила. Все соседи уже шепчутся, вся улица знает, что моя внучка сбежала из дома с каким-то хахалем.
— Все не так, это же…
— Какая разница? Бестолочь. Безмозглая дура!
Она снова говорит про аборт. Все эти страшные, ужасающие сознание вещи.
Обзывает.
— Что, попользовались тобой и выбросили? Недолго его твоя дырка интересовала?! Вся в мать, такая же дура! Видеть тебя не могу.
— Ба… я…
— Что ты? Завтра к мамаше поедешь. А до утра не попадайся мне на глаза, убью, — бабушка замахивается. Удара не следует, но мне в моем состоянии и этого достаточно.
Я вздрагиваю, накрывая губы ладонью, чтобы не издать и писка.
— В комнату свою забирайся и носа оттуда не показывай. Позорище. Воспитала на свою голову, от осинки апельсинок ждать не стоило.
Сверлю глазами землю, стиснув зубы. Меня колотит. Кричать хочется от этой несправедливости, но я молчу. Стойко выслушиваю гадости в свой адрес, а потом понуро направляюсь в свою комнату.
— Стоять!
Снова бабушкин голос. Оборачиваюсь.
— На веранду иди. В твою комнату я жильцов заселила.
— Там же мои вещи.
— Нет в этом доме больше ничего твоего. Все на свалке.
— Ты их выкинула? — в глазах встают слезы.
Она молчит. Только смотрит с прищуром. И это лучше любого ответа. Выкинула. Не задумывалась даже, просто избавилась от всего, что хоть как-то было со мной связано. Когда-то давно с мамой она поступила именно так же.
Еле передвигая ноги, заворачиваю к терраске и оказываюсь совершенно не готовой столкнуться с тем, что вещи Яна в целости и сохранности. К ним никто в этом доме не притрагивался. Возможно, бабушка побоялась, что за них ей предъявят счет.
Опускаюсь на кровать, стягиваю от изголовья подушку и накрываю ей лицо. Несколько сорвавшихся с губ всхлипов превращаются в истерику. Я кричу в этот кусок, набитый пухом. Плачу.
Боль проникает в каждый уголок моего тела. А еще я словно чувствую его присутствие. Здесь. В каждой этой гадкой вещи есть частичка его. Он тут повсюду. Словно преследует.
Это было глупо — влюбиться в того, кто просто не способен на чувства. Единственное, что он умеет, притворяться. Идеально. Настолько, что ты сама начинаешь верить, будто все это правда, а потом остаешься с разбитым сердцем.
20.2
— Ника, — мама вздыхает. Я прилетела буквально три часа назад. Меня под конвоем привезли в пустующий летом дом Гирша и приказали ждать маму. Ее самолет на тот момент еще не приземлился. Все эти дни она была с Вячеславом.
Мама
— Зачем ты это сделала? Зачем сбежала?
— Зачем? Ты серьезно сейчас, мам? Я изначально не хотела туда возвращаться. Но ты и твой новый муж решили все за меня, но даже это я бы смогла пережить. Еще одно лето — не так много, но ты и бабушка — вы меня опозорили. Испортили мне выпускной! Думали только о себе. Вы всегда думаете только о себе, мама. Ты хоть раз задавалась вопросом, как мне там живется? Хоть раз?!
— Я думала, — мама запинается. Опускает взгляд. — Ты всегда выглядела…
— Какая разница, как я выглядела? Ты даже не спросила, за восемнадцать лет моей жизни, ты ни разу не поинтересовалась, хорошо ли мне там?
— Прошлое не вернуть, — подмечает спокойно. — Ника, вы могли попасть в беду. Понимаешь? Он тебя бросил посреди улицы. Как ты вообще додумалась с ним поехать, а?
— Ты же сама говорила, что нам стоит подружиться. Разве нет? Вот я и подружилась. Во всех смыслах! — прищуриваюсь.
Меня несет. Я хочу причинить ей боль. Повергнуть в ужас. Хочу, чтобы она чувствовала то, что чувствую я. Растерянность, подавленность. Чтобы не знала, как с этим жить! Потому что я не знаю. Ничего больше не знаю.
— Ты о чем сейчас? — мамин взгляд становится еще более взволнованным, а голос — я его едва слышу.
— Не знаю, — улыбаюсь и будто со стороны себя вижу. Общаюсь с ней прямо как Ян. — С ним можно по-разному дружить, — провожу языком по губам.
Мама бледнеет.
— Только не говори, что вы… Ника! Неужели…
— По себе не суди, мам. Ладно? Я не прыгаю в кровать к первому встречному.
Намеренно давлю на больную мозоль. Я так зла. На маму. На бабушку. Но больше всего на Яна. Как он мог?
Хотя что удивительного? Я же с самого начала знала, кто он. Знала — и все равно повелась.
Разве можно было остаться равнодушной ко всем этим долгим разговорам? А взглядам? На меня в жизни никто так не смотрел. Никто…
— Ты всегда думала только о себе. Устраивала свою жизнь, прикрываясь тем, что якобы хочешь для меня чего-то лучшего, — почти слово в слово повторяю Яна. — На что ты рассчитывала-то, а?
— Давай все обсудим.
— Нам нечего обсуждать. Можешь возвращаться к Вячеславу. Никуда сбегать я больше не собираюсь.
Мама что-то говорит мне в спину, но я концентрируюсь на ступеньках лестницы, по которым шагаю, и практически ее не слышу.
Пусть все они катятся в ад. Я буду жить своей жизнью. Только своей!
Уверенность, бушующая во мне, рассеивается к вечеру. Только тогда я и выползаю из комнаты. Долго думаю, с чего начать разговор. Мама, конечно, права, разговаривать нужно, но днем я была не в состоянии это сделать.