Его осенило в воскресенье
Шрифт:
— Но какие? Пока вы нам ничего не рассказали!
— И не расскажет до самого ареста либо до задержания преступника. Разве не так, комиссар? — сказал Кампи.
— Так.
— Да, но мы с Массимо сохраним все в тайне, жизнью вам клянусь! — Она настойчиво дергала Сантамарию за рукав. — Кто убийца? Бонетто?
Сантамария отрицательно покачал головой. Ее любопытство вполне попятно, но оно казалось ему сейчас праздным. Он живо представил себе, как она рассказывает приятельницам: «В то воскресенье,
— Покажите хоть его! — Она протянула руку к свернутому в трубку проекту, но в последний момент раздумала и снова стала теребить рукав комиссара. — Мраморщик? Дзаваттаро?
— Понимаете, мне правда надо ехать, — сказал Сантамария. — Но как только эта история закончится, мы снова увидимся, и я, даю вам слово, все расскажу.
— Сегодня вечером?
— Нет, попозже.
— Тогда завтра. Встретимся завтра вечером у меня, — сказала Анна Карла.
Я перед ними в долгу, подумал Сантамария. Оба они, как умели, помогали ему. И еще вчера они были двумя «подозреваемыми в убийстве». Он должен, обязан им все рассказать, но ему не хотелось этого делать. После вопросов и ответов, воспоминаний во всех подробностях о «битве» они расстанутся, и каждый пойдет своим путем. Их больше ничего не объединяло и не могло объединять.
— Но если вы точно не знаете, я могу позвонить вам на службу, — сказала Анна Карла, пристально глядя на него. — Часа в три, хорошо?
— Хорошо, спасибо, — с холодком в голосе ответил он.
Она отняла руку.
— Не знаю, право, как я дождусь завтрашнего дня. Я просто умираю от любопытства.
— Да, это очень жестоко, — сказал Кампи. — Но таковы методы полиции. Ничто не способно разжалобить этик железных людей, даже женское любопытство. — Потом не утерпел и сбросил маску светской выдержки. — Но кто все-таки это был, комиссар? Неужели так и нельзя нам сказать?
Сантамария вскинул свернутый в трубку проект.
— Это была пословица, — сказал он. — «Катива лавандера».
Анна Карла и Кампи были коренными туринцами. Они переглянулись, изумленно посмотрели на Сантамарию.
— Не может быть! — воскликнули оба.
— Может! — ответил Сантамария, попрощался и направился к машине.
5
— Синьора объясняла мне одну весьма любопытную вещь, — сказал Де Пальма Сантамарии, когда тот уселся в кресло. — Ты знаешь пьемонтский диалект?
— Увы, слабо, — ответил Сантамария.
Де Пальма сцепил пальцы и откинулся на спинку кресла. В гостиной царила полутьма и пахло свежим сеном, плесенью и каким-то странным настоем трав.
— Я спросил у синьоры, — продолжал Де Пальма, — откуда взялось название ее чудесного владения. Может быть, тут прежде был
Синьора Табуссо медленно и осторожно перевела взгляд с Де Пальмы на Сантамарию. Но только на миг, затем снова перевела взгляд на свернутый в трубку лист ватмана, который Сантамария небрежно держал в руке.
— Да, верно, — с вымученной улыбкой подтвердила она.
— Как же так? — удивился Сантамария. — Значит, у вас на участке нет грушевых деревьев?
— Есть одно, — вступила в разговор сестра синьоры Табуссо Вирджиния, которая сидела на вращающемся табурете у пианино. — Но оно плодоносит раз в три года. Да и сами груши бывают твердые как камни.
— Слышал? — сказал Де Пальма.
— Понимаю, — задумчиво сказал Сантамария. — Очевидно… название родилось из шутки. Поскольку груши были плохими, их назвали хорошими — «ле буне пере».
— Да, Сантамария, да, без шутки тут не обошлось, но повторяю тебе, груши здесь ни при чем, — снисходительно пояснил Де Пальма. — На диалекте… — Он выдержал паузу не хуже любого актера, — слово «пера» означает не грушу, а камень, понял? Камень. [25]
— Как-как? — изумился Сантамария. — Выходит, «Хорошие груши» на деле «Хорошие камни»?
— Да-да! — радостно подтвердила Вирджиния, повернувшись к ним вполоборота. — «Хорошие камни»!
25
Pera — груша, pietra — камень.
Сантамария почесал подбородок.
— Кто бы мог подумать? — пробормотал он. — Только все же…
— Вот именно, — подхватил Де Пальма. — Вот именно! Я тоже удивился, почему владение…
— Виноградник, — поправила его Вирджиния. — На холмах вокруг Турина все владения называются виноградниками, так повелось с давних времен.
— Но почему же все-таки «Хорошие камни»?
Синьорина Вирджиния звонко засмеялась:
— В те далекие времена владениям часто давали смешные названия. Есть такая пословица…
— А, так, значит, есть пословица! — воскликнул Сантамария.
— Да, есть старинная пьемонтская пословица. На диалекте она звучит так: «Ла катива лавандера а треува май ла буна пера».
— Плохой прачке и хороший камень не поможет, — перевел Де Пальма. — Камень для стирки, ясно тебе теперь, Сантамария?
— Да-да, вот потому так и назвали, — заключила синьорина Вирджиния и вопросительно посмотрела на Сантамарию.
А тот молчал, и молчание это было томительно долгим для обеих сестер. Наконец он обратился к Де Пальме.