Его птичка
Шрифт:
Нельзя так думать. Он не может быть моим.
Но он ревновал.
Только почему я не думаю также о Веселове?
Я попыталась освободить сознание от неправильных мыслей. Даже попыталась выдернуть руку, когда увидела, что мы уже подходим к лифтам. Он только сильнее стиснул запястье, и я перестала дергаться. На мне и так будут синяки. Его клеймо. Одно это сводило судорогой низ живота.
Я прикусила губу и засеменила быстрее, потому что Рома резко увлек меня от лифтов, возле которых собралась порядочная толпа.
Людям
— Я могу и по лестнице.
— Замолчи, — угрожающе прошипел он, и я обратила внимание, как ходят желваки на его скулах, как быстро бьется жилка на шее. Его тело было напряжено, и поступь была резкой, как сильные доли в музыке.
Я должна была испугаться, все его поведение было рассчитано на это. Но мне не было страшно. Только острое возбуждение пронизывало тело до самого сердца, которое так часто билось. Я даже не вскрикнула от испуга, когда он внезапно рванул меня в сторону и припёр к стене.
Я осмотрелась и поняла, что мы в какой-то странной затемненной нише. Я попыталась выглянуть из-за плеча Ромы, но он загораживал мне даже свет, нависая, подавляя, сводя с ума.
Я, сглотнув, облизала губы и, наконец, решилась взглянуть в его бушующие гневом глаза. По его лицу казалось, ему хочется разорвать либо меня, либо то, что на мне.
— Ро….. ман Алексеевич, — дрожащий голос выдавал моё острое возбуждение и страх. Но страх был не перед ним, а перед собой. Я боялась, что прямо сейчас начну буквально валяться у него в ногах, чтобы он погасил тот жар, что разгорелся в моём теле.
Голова кружилась, и я прижалась затылком к прохладной стене, лаская взглядом мужское словно, высеченное из камня лицо.
Он вдруг сделал резкое движение рукой, так что я вздрогнула, и прижал четыре пальца мне между ног. Это дьявольски интимное прикосновение обожгло все нервные окончания, что вызвало протяжный стон. Там было влажно, и он не мог не почувствовать это.
Он прикрыл глаза, что-то проворчал и прижался лбом к моему, чтобы прорычать:
— Маленькая сучка.
Я тихо рассмеялась, на такое откровенное проявление слабости по отношению ко мне.
— Вы ревнуете, — констатировала я факт.
— Раньше даже не знал, что умею, — после этих тихих слов, он резко отпрянул. Ему не понравилось подобное признание, вырвавшееся невольно. Взгляд стал просто колючим, но это не помешало его руке тянуться по телу вверх, по животу, собирая ткань.
Я задержала дыхание, когда его крупная ладонь сжала мою грудь. Она часто вздымалась, а сосок свободной груди неприятно натирал ткань футболки.
Я вскрикнула — меня словно пронзило током — когда его большой и указательный пальцы сжали сосок через ткань и потянули. Несильно, но бесконечно волнующе.
— Ты говорила, у вас ничего нет.
— Так
— Тогда какого же хера, Аня, — я ошеломленно посмотрела на него, услышав свое имя. — Он так тесно прижимался к тебе?
— Поцелуйте меня, — захныкала я, уже не в силах сдерживать мольбы о ласке. Чего ради он вообще заговорил про Артура? Разве он не видит, что только его я жажду почувствовать в себе, что только он причина моих порочных снов?
Мои ладони легли ему на грудь, скрытую плащевой тканью куртки.
— Он ничего не значит. Только вы. Только ты.
Его глаза прищурились в поисках лжи на моём лице.
— Блять, — рыкнул он и буквально впечатался губами в мой приоткрытый в нетерпении рот, сразу активно проникая языком и затевая настоящее сражение. Его тело было всё еще напряжённо, словно перед прыжком, а руки властно охватывали тонкий стан, изгибающийся как ива, под напором ветра.
Я сладостно застонала ему в рот, когда он сдавил через ткань мои ягодицы, а коленом раздвинул ноги.
— Рома-а!
Услышав этот призыв, он расслабился и грубый поцелуй стал мягче. Теперь он без устали гладил мою выгнутую спину, кожу обнажённых рук.
— Какая же ты сладкая, — прошептал он и стал собирать испарину с моей шеи губами и языком. Мои пальцы вплетались в его влажные волосы, сжимали и оттягивали.
— Скучала по мне? — проронил он, с трудом оторвавшись от моих губ. Его выражение лица было совершенно нейтральным с легким оттенком издёвки, словно он не хотел только что свернуть мне шею.
По его крепкому телу пробегала слабая дрожь и я задним умом понимала, что это из-за близости моего тела. Это невольно возвысило меня на небеса, где все радостно рукоплескали моему безмерному тщеславию.
— Знаю же, что скучала, — продолжал Рома, а я кусала губы, размышляя над ответом.
На языке я чувствовала вкус его кожи, на теле остались следы его ревностного пыла, а в сердце стало слишком тесно для кого-то кроме него. Тем не менее, я подняла ресницы и произнесла со всем достоинством, что во мне еще осталось, учитывая молитвы о грехе.
— Не скажу.
Он рассмеялся негромко, но искренне и гортанно. Кивнул, подтверждая моё право на остатки гордости.
— Маленькая неприступная птичка. Как новый врач?
— Ну, вполне, — пожала я плечами, гибкими пальцами поглаживая его влажные волосы и обрисовывая скулы на лице. Я вспомнила о том, какими резкими были движения рук у женщин, осматривающих меня, и склонила голову набок, рассматривая наглое лицо своего сладкого доктора. — Меня никто не лапал, если вы об этом. Ни Нина Валентиновна, ни медсестра. Не помню ее имени.