Его птичка

Попова Любовь

Я сделал пару глубоких вдохов, и потратил эту паузу, чтобы проверить качество перчаток, размять пальцы и взять баночку для анализа мочи, готовясь озвучить стандартное требование при поступлении.

Потому как, судя по звукам, опрашивать придется в ходе осмотра.

Звуки тяжелых шагов Дианы окончательно сняли легкое возбуждение.

Ничто так не охлаждает пыл, как волосы на небритых ногах, смятые лайкрой колготок и прическа под горшок.

Я улыбнулся собственным мыслям, кивнул медсестре и обернулся

к пациентке.

Сука!

Эта резкая мысль не относилась к самой девушке, а скорее к тому чувству, что она вызвала.

Меня словно ударили в грудь ногой. Я в реальности знал это чувство: резкое удушение и боль в области удара.

Мне не нравилось бывать в нокауте, но именно это произошло со мной сейчас.

Ни хрена себе, студентка.

Я секунду постоял с отвисшей челюстью, а потом вспомнил, кто я и где.

Опыт и профессионализм помогли мне быстро взять себя в руки и хрипло спросить:

— Как давно болит?

Охереть, балерина! Настоящая, ну или скоро станет, судя по форме одежды. И ладно бы просто балерина, так она ещё красива как смертный грех.

— Два дня.

— Ясно, ложитесь.

Девушка не двигалась с места, и мне пришлось самому мягко надавить ей на плечи, укладывая на кушетку. Я постарался вытолкнуть из головы все неуместные желания.

Но мысли против воли понеслись к ощущениям в пальцах, которые немели от касания даже сквозь латексный барьер к хрупкому телу.

Девушки из моей спортивной школы Кикбоксинга всегда имели отличную растяжку, это было необходимо, если ты хочешь заехать ногой по лицу оппонента, но их тела были мускулистыми, и сильно напоминали мужские.

Здесь же было сочетание нежности и силы тела. Я дурел только от одной мысли о его возможностях, которыми мог бы воспользоваться.

Хватит!

Сквозь эластичную ткань черного купальника я пощупал живот в разных местах, надавливая где-то сильнее, где-то нежнее.

Когда добрался до правого бока, то обнаружил круглое образование, надавил и услышал тот самый вымораживающий, болезненный стон.

Процесс уже на грани разложения.

— По какой причине так долго тянули? — спросил я, стягивая перчатки и возвращаясь к столу, чтобы сделать пометки в медицинской карте.

Тут же вплыла в смотровую лаборант Лидочка и, улыбнувшись присутствующим, принялась брать кровь у девчонки и ставить катетер для будущих капельниц.

Я краем глаза наблюдал за свернувшейся клубком девушкой: за тем как прозрачная слеза скатывается по бледной щеке, за веером волос, спускающихся до самой талии, за дрожащими губами.

Я вернулся к заполнению карты, но в голове теперь прочно поселился образ девушки с глазами синими, как самое глубокое озеро в мире.

Совсем ещё молоденькая.

Такая молоденькая, что думать о ней нельзя — даже я не такой ублюдок. Мой предел, пожалуй, лет

двадцать — именно такие любят шляться по клубам.

Правда, таких, как — я взглянул в карту — Синицына, там отродясь, не было. Она была слишком хороша для загаженного, накуренного, пусть и элитного клуба.

Так хороша, что возбуждение током било меня по всему телу, как электрическими проводами.

— Кхм, Синицына, — проговорил я, тоном профессионала, переводя взгляд на Диану, которая под мою диктовку записывала данные будущей операции.

— Рядом баночка, надо в нее собрать мочу. Диана Михайловна поможет, — я кивнул медсестре, что-то вносившей в карту. Та тяжело поднялась и сразу начала без слов помогать девушке, сделать все необходимые процедуры. Странно, обычно она раздражающе болтлива.

Я невольно залюбовался телом, которое освобождали из плена тесного купальника. Хоть и старался смотреть не нарочито, а как бы между делом, каждый мой нерв был натянут до предела от того вида, что мне открывался.

Да приди уже в себя!

Я незаметно поправил больничные брюки, которые вмиг стали, словно наждачная бумага и продолжил задавать вопросы.

— Раздевайся и на кушетку, сейчас сразу поедешь на операцию. Когда ела в последний раз? Есть аллергия на лекарства? Были травмы?

Вопросы сыпались из меня и медсестры, как рой пчел из улья. Сначала Синицына бессознательно давала ответы, позволяя себя раздеть и одеть в операционную сорочку и цветной халат, потом даже подписала необходимые документы, как вдруг замерла и словно очнулась ото сна.

Как будто осознав, что происходит, она стала озираться по сторонам: посмотрела на два соединенных стола, на черный монитор компьютера, на белые чистые стены, в окно, за которым шумела осенняя листва и на меня.

Не успела она что-то сказать, как появилась пара санитаров с каталкой.

— Подождите! — пронзительно воскликнула она, когда её поднимали на руки. — Я не могу на операцию. У меня завтра выступление! Я Терпсихора!

Санитары фыркнули в кулаки, сдерживая смех. Диана ласково улыбнулась и дала знак ребятам не прекращать своих действий, не обращая внимания на ее крики, а я беззлобно усмехнулся.

— Везите её в операционную. Видите, она уже не в себе.

— Подождите! — больная на удивление бодро спрыгнула с кушетки и тут же схватилась за бок. — Я могу потерпеть! Честно! Давайте я завтра после выступления сразу приеду, и вы сделаете операцию? Честно! Честно!

По её щекам текли слезы, словно она упускала действительно что-то важное. Но я знал, что дороже здоровья может быть только возможность потерять жизнь.

— Ну, отлично, дерзай, Синицына. Только завтра не забудь катафалк заранее вызвать, чтобы сэкономить, — сказал я, сложив руки на груди.