Его птичка
Шрифт:
— Ката… Что?
— Именно. Ты умрёшь, если срочно не сделать операцию.
Мои слова сильно повлияли на неё. Она застыла как статуя в музее, красивая такая статуя — бледная — и впервые за время, проведенное здесь, осознанно взглянула на меня и поджала трясущиеся в рыданиях губы.
Она отвернулась к оранжевой стене коридора и больше не сопротивлялась, пока ее укладывали обратно на кушетку.
— Я умру?
— От этого никто не умирал, да и я не позволю такой красоте сгинуть. Увидимся через полчаса, танцовщица.
Она
— Это балет, — буркнула она обиженно и стала сильно напоминать котенка.
Меня аж передернуло, никогда меня не прельщала романтика, уж слишком она была недолговечна, а любовь, как и здоровье, подвержена постоянным рискам.
Вот секс — дело простое. Если возникало притяжение тел, не стоило ему сопротивляться. И если говорить честно, то именно мысли о сексе вызывала эта крошка, которая скоро встанет на ноги и сможет их для меня раздвинуть.
Широко раздвинуть.
Вот это правильные мысли. Тем более, что взгляд синих глаз давал понять, что Синицына очень даже не против продемонстрировать мне свои хореографические умения.
Я с каким-то подспудным удовлетворением отметил, как она смотрела на меня до тех пор, пока не закрылись двери лифта.
Глава 3. Пора что-то менять
— Диана, уточните у неё, обширную делаем операцию или эндоскопическую.
— У нее полис ОМС.
— Да, хоть ПМС. Всё равно спросите, может, она готова оплатить прокол? Это все-таки три дня в больнице, а не семь. Да и балетом своим займется быстрее, — усмехнулся я, фантазируя о сексе на сцене, но печальный взгляд медсестры резко охладил пыл.
С таким лицом она выглядела еще старше. Я знал, что из-за матери ей требовалась поддержка. Та уже давно была пациентом хирургического отделения.
Но я давно искоренил в себе функцию надежного плеча, еще с тех пор когда за слезы отец меня бил, а мать не могла этому противостоять.
— Диана, — довольно резко сказал я. — Я помню про вашу маму. Как раз сейчас собираюсь к заведующей, возможно уже нашелся донор.
— Но мы не первые в очереди.
— Не первые. — А что поделать? — Но и вашей матери не двенадцать лет, как той девочке. Тем более еще непонятно кому оно подойдет.
В её глазах засветилась надежда, и она смахнула набежавшие слезы.
— Спасибо вам, пойду отнесу данные в операционную и спрошу Синицыну про полис.
Диана взяла с собой карту и умчалась наверх по лестнице, явно довольная моими словами. А я посмотрел ей вслед и в голову закралась одна нехорошая мысль, вернее она была замечательной со стороны жизни одного пациента, но отвратительной с моральной точки зрения.
Я снял телефон с зарядки и нашел в списке контактов нужный номер.
— Димон, как оно?
— Жизнь дерьмо, люди умирают, но нас безносая не возьмет, — веселился мой приятель из психиатрического отделения. Наши отношения были самым странным, что
Смерть отца, а после информация о давнишнем любовнике матери загнали меня в глубокую депрессию, которая могла привести к фатальным ошибкам. Их Дмитрий и помог избежать. С его вечно раздражающим юмором и детской мудростью, он неизбежно вводил меня в ступор и заставлял смеяться. Хотя я был уверен, что разучился это делать.
— Ты вчера про Лунского говорил, он еще жив? У него же четвертая группа крови? — выдал я серию вопросов и с волнением стал ждать ответа.
— Живее всех живых, и, по-моему, сдохнет не скоро. Я понял, о чем ты. Тут без шансов, ему в коме лежать еще лет десять. Его переводить будут в другое отделение.
Я разочарованно поблагодарил Дмитрия, договорившись перекинуться выпивкой в общий выходной, и раздраженно посмотрел наверх.
Люминесцентные лампы создавали леденящее кровь свечение, но были безопасны и дешевы. Но сейчас я думал совсем не о дешевой женщине.
Я поднимался по лестницам на пятый этаж, кривя губы только от одной мысли о разговоре с этой жадной до власти, развратной бабенкой. Сложно подобрать другое слово для женщины, которая соблазнила сына своей приятельницы. Которым, кстати, был я.
Когда мне только стукнуло пятнадцать, она ловко взяла в оборот сладкого мальчика, показывая самые разные грани удовольствия.
Впрочем, она была неплохим учителем, вот только от её измученного фитнес-тренировками тела, меня уже тошнило. Она и меня хотела к ним подключить, но я не терпео пассивного вида спорта.
Именно движение, борьба, победа и операции заставляли мою кровь кипеть, а сердце неистово биться.
Я толкнул дверь на пятый этаж и словно попал в музей.
Административный этаж выглядел просто шикарно, по сравнению с остальными помещениями больницы. Вычурность говорила пришедшему сюда, насколько тот ничтожен, а картины постмодернистов, развешанных на стенах, только усугубляли это состояние.
Остановившись у двери с табличкой «Главврач Андронова Марина Евгеньевна», я закатил глаза, вспоминая извилистый путь, который привел её на самый верх больничной иерархии.
Когда муж властная скотина, которая не только мер одного из подмосковных городов, но и учредитель больницы, не сложно нагибать всех вокруг.
Я не хотел туда заходить. Не хотел видеть вышколенную худую особу, которая с помощью многочисленных процедур пыталась угнаться за неоспоримо увядающей красотой.
Сейчас от нее зависело, насколько быстро министерство выдаст грант на лабораторию, а главное кто ее возглавит.
Меня тошнило, что данное место достанется мне не за заслуги перед больницей, а потому что я частенько доводил Марину до оргазма, втрахивая ее в дорогущий кожаный диван.