Его птичка

Попова Любовь

— Аня, я зол. Думаю тебе лучше…

— Я уйду, если ты скажешь, — подошла я ближе. — Просто я хотела сказать, что когда танцую, то…

— Что? — спросил он, наклоняя голову, когда я прижала ладони к его твердой, накаченной груди и мягко лизнула влажную кадык. Меня пробрало от собственной смелости, а Рома вздрогнул и прищурился.

— Когда танцую, я думаю о тебе.

— Продолжай, — наконец оттаял он, и рукой коснулся моих влажных от снега волос.

— О том, как ты меня целуешь. — облизнула я губы,

зная что он внимательно следит за каждым моим движением. Особенно если это движение языка. — О том, как сжимаешь в объятиях.

Наши губы находились на таком мизерном расстоянии, что дыхание от моих слов уже смешивалось с его, а мужская руки все крепче стискивали затылок.

— О том, как глубоко ты в меня входишь, о том, как твой член скользит во мне.

Рома больше не хотел слушать. Нападение его грубых жестких губ было столь сладким и нужным, что я просто растеклась лужицей у его ног.

Так бы и было, не подними он меня за бедра и не прижми к себе. Одна его рука забралась под одежду, другой он расстегивал мне джинсы, пока мои руки старательно ему вторили.

С мужским ремнем я так и не научилась обращаться, поэтому, уже раздраженной медлительностью Рома, просто понес меня в комнату, включив лишь приглушенный свет. А затем, заставив взвизгнуть, бросил на застеленную темным покрывалом кровать.

— Я давно не испытывал такого желания убивать, — грубо и хрипловато говорил он, наблюдая как я в нетерпении стягиваю с себя джинсы, а сам снимая совершенно ненужные вещи.

— Ты был бы великолепным ревнивым Отелло, — улыбнулась я, и поманила его пальчиком.

— Хм, — хохотнул он. — Сомневаюсь, что Шекспир имел ввиду эротическую асфиксию, когда писал об удушении Дездемоны. Но если хочешь, можем попробовать.

Когда он остался в одном белье, то хитро улыбнувшись, залез на кровать помогать мне избавляться от моего, при этом не крепко сжимая шею.

— Я бы не дала себя убить. — хрипло прошептала я, уже чувствуя неприятное давление на горло.

— Зато дашь себя трахнуть.

Когда я осталась обнаженной, просящей ласки, изогнутой от его поцелуев он прошептал:

— Ты моя женщина. Я сделал тебя своей и хочу, чтобы ты моей и оставалась. И не смей думать о себе, как-то иначе.

Эти слова вызвали такое болезненное защемление в груди, что из глаз брызнули слезы, а губы сами самой произнесли:

— Я люблю тебя и не хочу этого скрывать.

— И не скрывай, — сказал он, рукой уже найдя самое чувствительное местечко и нежно его массируя. — Про любовь я врать не буду, просто скажу, что схожу от тебя с ума.

— Ревнуешь, — уже на грани шепота, стонала я.

— Впервые в жизни, так что есть чем гордиться, — улыбнулся он, захватывая в плен своих рук, мое лицо и целуя. Настойчиво. Глубоко. Не давая и шанса вырваться из этой блаженной хватки языка и губ.

Больше

мы не говорили. Когда его большой, с крупной головкой член, одним протяжным движением погрузился в мое узкое тепло, стало не до разговоров.

Он растягивал стенки влагалища, заставляя меня буквально задыхаться от собственных ощущений. И сколько бы я не танцевала, сколько бы не возбуждалась от музыки, ничего… Ничего не могло сравниться с резвыми, рваными толчками его бедер и члена, так идеально скользящего внутри меня.

— Готовая, всегда готовая, для меня.

И это было очередной правдой, сносящей все рамки гордости и сомнений. Я хотела быть здесь, я хотела быть с ним, чувствовать, как он врывается в меня, буквально вдавливает своим весом в матрас и сжимает ягодицы, чтобы еще сильнее и глубже проникнуть, чтобы захватить в плен чувств и эмоций.

Мои руки царапали его спину. С губ, то и дело срывались стоны, а он продолжал меня трахать, продолжал держать в объятия-тисках и целовать грудь, втягивать сосок, прикусывать, обостряя и без того дикие волны страсти.

Движения его бедер ускорились, а хватки на теле стала болезненной. Но боль почти не чувствовалась, меня целиком и полностью захватил экстаз. Он приближался, он поглощал, он вынуждал прервать зрительный контакт, и полностью отдаться нирване.

Пульсация его члена во мне, то как он увеличивался… Все это было невозможно изумительным.

Рома зарычал, грубо — по звериному, и прикусил кожу на моей шее, в несколько мгновений достигая оргазма, в котором уже несколько секунд билась и я.

Тряслась задыхалась и повторяла снова и снова:

— Люблю.

А он на это только вытер со лба пот, целуя меня нежно и романтично, а затем совершенно не романтично выдал:

— Придется тебе выписать таблетки. Противозачаточные.

Мы устало засмеялись, пока снова не начали целоваться, лаская друг друга руками, и елозя голыми ногами друг по другу.

Его семя залило мне живот и грудь, запачкав и его. Так, что первым делом Рома понес меня в душ, хотя после таких танцев, все что я хотела это спать. Я и правда устала, поэтому, наверное только с третьего раза услышала трель мобильника.

Рома остановился, держа меня на руках и долго смотрел в темный коридор, в котором мелькал голубой экран смартфона, высвечивая наверняка номер больницы.

Он смотрел туда, как загипнотизированный, а я думала, что если вот прямо сейчас, он снова сорвется на работу, то как бы мне не было больно. Я просто уйду. Я просто проревусь, подумаю о смерти, но оставлю короткий период жизни с именем «Рома» позади. Наверное. Я постараюсь.

— Надо посмотреть, кто, — шепотом, прижимаясь к нему, напомнила я, радуясь что можно, еще хоть немного побыть с любимым. Побыть его женщиной.