Его семья
Шрифт:
— Почему это ты плакала? — прозвучал в коридоре Нинин голос.
Яков внутренне весь подобрался, как перед прыжком в воду. Прижимая к себе Галочку, он смотрел на дверь.
Нина была в пестром летнем платье. Оно, как влитое, сидело на ней, обрисовывая девически стройную фигуру.
Увидев мужа, Нина остановилась, нахмурилась.
— Ну? — бросила она резко, глядя на него сухими, недобрыми глазами. — Зачем пожаловал?.. Галя, ступай в комнату!
Галочка послушно слезла с отцовых колен. Яков ее не удерживал. Хотел спокойно поговорить с женой, хоть его и раздражало
А Нина стояла на пороге, выжидательно глядя на него.
— Нина, я хочу серьезно поговорить с тобой, — сказал Яков каким-то чужим голосом. «Не нужно волноваться», — успокаивал он себя, облизывая языком пересохшие губы.
— О чем ты хочешь говорить? — Она вошла в кухню, положила на стол авоську и повернулась к нему; была совершенно спокойна и, казалось, не собиралась ссориться с ним.
«Что это с ней?» — удивился Яков и сказал снова:
— Я хочу с тобой серьезно поговорить.
Это платье, это спокойствие, эта отчужденность… Яков вдруг испугался, что скажет не то, с чем пришел сюда. Его твердая решимость, казалось, исчезла, и он поспешно проговорил:
— Мы так не можем больше жить, Нина…
Он умолк, ожидая ее ответа. Но жена продолжала молчать. Смотрела мимо него застывшим взглядом, будто его здесь и не было.
— Мы калечим своих детей, — повторил Яков слова Руденко, но сразу же поймал себя на этом. Это еще больше рассердило его, и он уже твердо сказал: — Я хочу развестись с тобой.
На какое-то мгновение Нинины глаза испуганно расширились, но потом снова стали прежними.
«Почему она молчит?» — все больше удивлялся Яков. Он был готов ко всему, к плачу, упрекам, только не к такому молчанию.
— Что ты на это скажешь? — спросил он.
— Разводись, если хочешь, — равнодушно ответила Нина. — Я все равно, как разведенная, живу…
«Что с ней случилось?» — все больше удивлялся Яков.
— Значит, ты согласна? — спросил он, чувствуя, что ему не следовало спрашивать об этом, что он поставил себя в смешное положение. Он прочел это и в Нининых глазах, засверкавших веселыми огоньками.
«Чему она радуется? — никак не мог сообразить Яков. — Неужели тоже хочет развода?»
— Я буду настаивать, чтобы мне отдали Галю, — сказал он.
Нина покачала головой:
— Кто ж тебе ее отдаст? Галя останется у меня… Все? — спросила она, видя, что муж почему-то мнется…
— Все, — через силу проговорил Яков. — Да, вот еще что: я хочу переехать отсюда… До развода.
— Еще что?
— Все, — буркнул он, увидев, что жена открыто издевается над ним. Медленно поднялся и направился к двери, прислушиваясь, не скажет ли она еще что-нибудь.
XVIII
Нина молчала потому, что так ей посоветовала Юля.
«Не нужно показывать, что ты любишь его, никогда не нужно выдавать себя, — сказала подруга, выслушав Нинины жалобы на Якова. — Чем независимее ты будешь себя вести, тем крепче он будет за тебя держаться».
Разговаривая с Яковом, Нина все время думала о Юлиных словах, и хоть сердце
Она смогла сдержаться еще и потому, что, несмотря ни на что, не верила в серьезность намерения Якова развестись с ней. Не верила, так как очень не хотела этого. «Он не бросит меня, он будет со мной», — говорила она себе.
Нина знала, как любит Яков детей. Знала и то, что если б он действительно задумал разводиться, дочки все равно останутся у нее, а через них она не выпустит из своих рук тех невидимых, но крепких нитей, которые привязывают сердце мужчины к дому, к семье.
Об этом говорила ей и Юля. Под влиянием бесед с подругой Нина еще больше укреплялась в своей уверенности.
Сегодня же, в третий раз услышав вопрос Якова — согласна ли она развестись, Нина окончательно убедила себя в том, что он говорит все это вовсе не потому, что хочет добиться ее согласия, а лишь для того, чтобы вызвать ее на примирение. Поэтому она, помня наказ Юли, с решительным видом ответила Якову, что он может возбуждать дело о разводе, что она не возражает…
Сварив обед и накормив дочек, Нина отправила их гулять, а сама побежала к Юле — рассказать о разговоре с Яковом, посоветоваться, что делать дальше.
Нина очень огорчилась, не застав Юли дома. Но она не могла ждать. Ей просто необходимо было поговорить с кем-нибудь, поговорить немедленно, и она пошла к Лате.
А у Латы были свои горести.
Она проснулась сегодня очень рано, так как ей приснился страшный сон. Вокруг нее ходили серые коты, и у каждого была голова ее мужа. Коты эти хором мяукали, и с каждым их мяуканьем Лата постепенно становилась кошкой. Сначала у нее вырос хвост, потом вместо рук и ног появились лапы. Туловище покрылось шерстью, и она сердито замяукала на котов, так как уже не могла говорить по-человечески, хоть у нее и оставалась человеческая голова.
Внезапно все коты исчезли, а вместо них появился огромный пес, тоже с головой ее мужа. Забыв, что она уже стала кошкой, Лата хотела прикрикнуть на него, но смогла только мяукнуть. В ответ на это пес злобно зарычал и бросился на нее, и она побежала. Но тяжелый нос мешал ей бежать, и как только она оглянулась, пес схватил ее за кончик носа и с довольным рычанием принялся его жевать. Лата вскрикнула и проснулась.
Она долго лежала, с тревогой думая о том, что может означать этот сон. Потом почувствовала, что у нее болит нос, осторожно провела по нему пальцем и нащупала твердый бугорок.
Она вскочила с постели, подбежала к зеркалу и чуть не лишилась чувств: кончик ее носа украсился большим сизо-красным чирьем.
Окончательно расстроенная, она вышла на кухню.
Было еще довольно рано, и соседи, занимавшие комнату рядом с кухней, — против них Лата вела борьбу по всем правилам кухонной стратегии и тактики — еще не проснулись.
Не переставая стонать, Лата изо всех сил громыхала тазом и крышками, с шумом передвигала стулья. Но у соседей по-прежнему было тихо, лишь Гога громко чертыхнулся.