Его «величество» ГРАБЁЖ

Камнев Алексей Ермолаевич

По так называемым «чистым» четвергам цеховая комиссия по культуре производства, возглавляемая заместителем начальника цеха по технике безопасности, обходила производственные здания и прилегающие к ним территории. К этому обходу убирались, наводили порядок, а выставленная оценка могла повлиять на месячную премию.

На здании электрофильтров Виталий Сергеевич остолбенел, а взгляд его застыл на опустевшем месте, где был аккуратно по размерам сложен кислотостойкий камень. За ним ездили в Грузию, его доставляли из Кавказских гор до железной дороги, затем через весь Советский Союз — он ценится на вес золота. Комиссия пошла на другие участки, а Виталий написал

заявление в четвертый отдел милиции, который занимался оборонными предприятиями, и одновременно приступил к частному расследованию. Результатом этого расследования оказалось убийственное известие. Камень списал, как пришедший в негодность и вывез заместитель директора Пруцких Э.М. на строительство церкви в Одинцовском посаде, где обменял его на кирпич для строительства собственного коттеджа. Документы на списание и вывоз оформлены как положено по всей форме.

Трудным было объяснение в кабинете Эдуарда Моисеевича.

— Как можно списать новенький, неиспользуемый материал? — спрашивал Виталий Сергеевич.

— А куда ты его использовать будешь, когда все останавливается и твои электрофильтры и концентраторы никто ремонтировать не собирается?

— Значит, продать надо!

— Да кто твой камень купит по такой цене? На других пороховых и кислотных заводах обстановка еще хуже, — с иронией доказывал один из руководителей предприятия.

— Что ж, начнем растаскивать все по квартирам? — горячился Виталий.

Молчал Эдуард, может другому не сказал бы, а ему, с кем начинал трудовой путь, кто способствовал его авторитету и популярности, тихо, но твердо произнес:

— К этому идет и важно в этой сумятице не оказаться на обочине.

Вот оно противоречивое взаимоисключающее суждение: с одной стороны энергичное, бездоказательное уверенное утверждение с экранов и газет о всеобъемлющей заботе о народе, а с другой — растаскивание исподтишка узким кругом людей коллективных богатств.

Ошеломленный откровенностью Виталий шагал по длинному коридору заводоуправления, не зная в какой кабинет зайти. Он понимал, что Пруцкого, как друга, потерял. С кем-то столкнувшись, очнулся, огляделся — партком, зайду к Меркулову, может он разъяснит ситуацию, но его не оказалось.

Бывает или радость в один дом или горе вместе. Узнает Виталий Сергеевич еще одну убийственную новость.

Под патронажем Эдуарда Слава Новиков организовал кооператив по переработке брака, а председателем назначен тот партийный критикан — Миша-слесарь. Краска в бочках черная или зеленая переводится в брак и на складе бракованной продукции ждет оформления документов и покупателя. Слава расписывается в передаче такого-то количества бочек брака, а Миша в приеме на переработку. Приезжает машина. Гена Макарьев погрузил эти бочки и жди расчета. А с белой, желтой краской или лаком поступают по другому.

Выведенная продукция в брак отстаивается в смесителях под видом доработки.

В выходные Слава с трактористом перевозят на здание розлива, а Миша-слесарь на автомате разливает в банки, хранит на складе брака, затем приезжает представитель заместителя директора, вывозит и вручает в конверте деньги.

— Но ведь это грабеж рабочего класса! — возмутился Виталий и поднял трубку телефона, чтобы договориться о встрече с секретарем парткома. Пока машинально крутил цифры, его ударила мысль: создание кооперативов делается по решению партии и от ее имени и возможно агенты влияния искусственно создают экономические трудности и вносят раздрай в рабочее движение.

За перерасход сырья, воды, электроэнергии, сжатого воздуха удерживают

с рабочих, да еще лишают премии, а у них оказывается все это воруют средь бела дня их же коллеги, прилично зарабатывая. Положив трубку, начал анализировать: в государственных магазинах нет ни колбасы, ни мяса, а кооперативные магазины забиты, в аптеках нет необходимых лекарств, особенно страдают диабетики, сердечники, почечники, а в кооперативных — пожалуйста. Хозяйственные кооперативные магазины заполнены различными шампунями, моющими средствами, электротоварами, красками с нашего завода, но везде цены на порядок выше. Его бросило в жар. Это же узаконенная эксплуатация и обогащение узкого круга людей за счет его величества рабочего класса. А это — платные агенты влияния и явные враги советской власти. Потому-то Миша-слесарь избегает с ним разговоров, а у Славки резко сместились акценты, он быстро поверил в добрые намерения США, которые подарят нам демократию и выведут в передовые страны мира. Как будто мы не были великой державой!

Виталий вспомнил, как на заводской партийной конференции начальник цеха КИПиА критиковал создание этих кооперативов на заводах, их бесконтрольном механизме образования и регистрации за взятки. Они плодятся как клопы, высасывая деньги из промышленности, возрождая буржуазию, чем нарушают справедливость и тут же гибнут, прихватив выручку, оставляя зловонный след ненависти и злости советских граждан. Эта перестройка ведет к хаосу, гласность — к засилью демагогии в государственной политике, а ускорение расшибет нашу экономику как машину, врезавшуюся в столб. И все это соответствует плану бывшего начальника американского ЦРУ А. Даллеса: «Наше дело — работать и создать жесткие и унизительные условия для этого коммунистического режима».

В притихшем зале Степан Федорович сошел с трибуны.

Но что началось потом: директор обвинил его в извращении линии партии, председатель головной группы народного контроля в склочничестве, председатель завкома обиделся на оббирание рабочего класса. А заводская многотиражка опубликовала статью «Раскачиватели лодки», где заслуженного ветерана, лауреата ВДНХ, лауреата премии Совета министров СССР обвинили, выделив заголовки: в нагнетании эмоций, выкрики вместо дел, митинговые страсти вместо работы, под видом заботы о комбинате он использует свободу слова для раскачивания лодки и еще много приписали ему эпитетов.

Виталий только сейчас понял глубокий смысл возмущения на цеховом партийном собрании Музы Павловны Варнавских: «Сейчас благополучие высококвалифицированного и добросовестного работника не зависит от его труда, всех подравняли удержаниями из зарплаты и лишением премий, а отношение между людьми обострилось из-за возможности одних иметь дополнительный приработок, а других на них со злобой созерцать».

— Поживем — посмотрим, — произнес он излюбленную фразу и пошел в опустевшую бытовку, долго мылся, фыркался, не замечая ни струй воды, ни машинальных движений, а потухшие глаза и неуравновешенные мысли вели его ноги домой.

Дома, как всегда, Юрик у телевизора со своими боевиками и порнухой. Людмила подала ужин, он что-то жевал, глотал, не замечая вкуса и резкости перца.

Напротив сел Юра и ласковым елейным голоском обращается:

— Папа, меня в армию берут.

Отец поднял глаза и будто вспоминал, когда же он его называл так. Сообразил о чем идет речь, оживился и с радостью:

— Поздравляю. Ты повзрослеешь, возмужаешь, это поможет выбрать правильный жизненный путь.

— Но я не хочу! — с утверждением и возмущением вырвалось у Юрия.