Его «величество» ГРАБЁЖ
Шрифт:
— Раньше брал бутылку коньяку в радость, для угощения друзей или родных. Сейчас беру ящиками, а стало это — как по утрам выпить кружку рассола. За годы погони за деньгами я забыл прекрасное чувство — радость, остались только одни воспоминания о ней. Из последних сил, как мать родная, власть нас учила, лечила, лелеяла.
Незабываемая прелесть наших поездок в твое родное село. Привольно оно раскинулось средь полей, еле просматривался каждый дом из-за берез, черемухи да малины, а в палисадниках разноцветье мальвы с весны до осени большими глазастыми цветами радовали
Владимир что-то вспомнил, быстро и твердо пошел к золоченому книжному шкафу. Достал папку и торопливо начал перебирать беспорядочно сложенные листы.
— Вот! Обнаружил при переезде, — радостно произнес. — Послушай, что я кропал после нашил рыбалок.
«Чудесные у нас на Алтае летние дни. Середина июля — макушка лета, зной.
После обеда так парит, что стоит мертвая тишина. Тронешь куст молочая, белым облаком поднимается пух и висит долго-долго, не падая. Воздух к вечеру — крепкая настойка на разнотравье.
А какие об эту пору вечера и ночи! Душные, пьянящие, и манят, манят на озеро. Земля — как хорошо протопленная деревенская печь, до утра не исходит теплом. После заката горизонт загустеет, набрякнет, а то глядишь, в той стороне начнет полыхать и погромыхивать. В это время кратковременный дождь не помеха, а даже польза от него: скошенное сено сочнее и вкуснее становится».
Виталий смотрел расширенными глазами и видел как в преломляющем зеркале два разных человека.
Один говорил: «Человек разумный, помни о жизни». Другой, прекративший воспоминания, продолжил освобождение души:
— Отстроил трехэтажный коттедж с разными фигуринками и высоким бетонным забором, а это не обрадовало ни жену, ни дочь. Дочь я потерял, стал только кошельком для ее разгульной жизни и никогда уже не увижу внуков.
Раньше старшее поколение было хранителем лучших традиций народа и учило молодежь преодолевать трудности, правильней строить жизнь. Нас же разделили потребительской стеной, «дай и дай», а после смерти моя могилка будет так же безвестна, как бомжа.
Сижу по вечерам в одиночестве в этом кабинете, потягиваю коньяк, поглаживая собаку и думаю: ради чего эта погоня за богатством. Друзей нет и в этом обществе их не может быть, здесь чуждые друг другу люди, объединенные общей страстью к наживе и потреблению.
Виталий заерзал в кресле. Владимир, не замечая, продолжал:
— Все богато обставленные мероприятия с нерусскими названиями рауты, презентации — всего лишь ширма благополучия. На самом деле каждый сверлит один другого тупым сверлом, в клочья разрывая оболочку, добираясь до сути его понимания. А чтобы защитить душу от проникновения, каждый ее покрывает бронесоставом, подслащивая искусственной улыбкой, через которые не в состоянии пробиться даже луч доброты или сострадания.
Перекладывая листки в папке, он задержал внимание, пробежал глазами.
— Послушай мое последнее советское творение, навеянное рассказами жителей твоей малой Родины, сверстников твоих родителей.
«Канун 1-го Мая. С утра по деревне хлопотливая суета. Бабы, девки чистят и прибирают в оградах, избах: скоблят вениками с дресвой и моют
После обеда загремели ведра, вся деревня топит бани. Дым от каждого двора, кажется баня горит, а она топится «по-черному», то есть дым не через трубу, а в дверь и окна.
К вечеру суета усиливается, спешат все прибрать, расстелить новые половики, развесить на окнах свежие занавески. Ждут мужиков с работы: с поля, скотных дворов, машинотракторной станции, из лесу.
Бани протоплены, поставлены на выстойку, чтобы вышли угар и горечь. Соблюдается веками установленная очередность: в первый пар идут мужики, за ними бабы с ребятишками. Только что поженившиеся стараются после всех, самое подходящее место для утешения, особенно в больших семьях. Потому и рожают часто и много.
И заработали деревенские чистилища: жарь, наяривай, выгоняй ломоту из костей, недельный пот из тела. Вывалившись в предбанник, окатываются холодной водой, ухают, крякают и скрываются в паровых жерлах банных дверей. Иные по три захода в рукавицах и шапках истязают свое тело разлапистыми березовыми вениками. Натешив душу, не идут, а шествуют по огородам в одних исподних. Скажи любой бабе, чтобы в одной рубахе вышла на улицу — ни за что не пойдет. Срамота-то какая. А после бани у всех на виду преспокойно вышагивает, некоторых старух с диким, почти безумным взглядом, ведут под руки.
Тяжело, грузно идут мужики в свежих подштанниках и нательных рубахах. Бредут вконец сморенные старики. Эти смогли накинуть длинные рубахи, на штаны не хватило сил.
Кипит и пышет жаром по деревне банный день! Эх, банька! Благодать божья! Будто три шкуры снимаешь и вновь нарождаешься.
Кто как чумной шлепается в сенцах на лавку, отходит, глушит кружками квас, проливая горячий пот ручьями на пол — сноха притрет. Постепенно сознание проясняется, взгляд становится человечьим, осмысленным. Встряхнувшись всей кожей, как конь, энергично встает и вся семья садится за ужин».
Доливая остатки второй бутылки, как бы подытожил, будто и не читал свое изложение:
— Вот и случилось: часть людей, владеющая всем, это бездушные существа в человеческом обличии с повадками хищников.
Глубоко вздохнув, замер и на выдохе продолжил:
— Иногда хочется вернуться на производство полимеров заместителем по технике безопасности. Профессиональная деятельность по защите труда, каждодневная забота об улучшении условий работы, быта людей, их здоровье — нет лучшего для души. Сейчас этим никто не занимается, прибыль — вот цель жизни большого или маленького хозяйчика. Власть наживы, эта страшная сила завладела малым и старым, заставляет пресмыкаться, извращаться, лишила жалости и уважения даже к родителям. С уничтожением идеологии на место разъяснительной пропаганды залезла реклама с ее массовым воздействием на сознание и подсознание человеческого разума, что бы отделить от людей деньги и забрать их…