Его вторая половина

Морис Джулианна

— Мадди, он пытался свою неполноценность приписать тебе. Поверь, не всех мужчин прельщают пышные формы. Некоторым нравятся изящные, элегантные фигуры. Как у тебя, например. Не нужно стричь всех под одну гребенку.

— Но я ведь не очень…

И тут Патрик, не в силах больше сдерживать свою страсть, жадно припал к губам Мадди.

Мадди, потрясенная, застыла на мгновение. Ей и во сне не могло привидеться такое. Этот пылкий поцелуй обжигал и не вязался с образом всегда спокойного и беспечного Патрика.

Мадди

обвила его шею руками и что было сил прильнула к нему. Она вся пылала, по спине пробежала дрожь. Чувство, разгоравшееся в ней, было ярким и неожиданным, как ослепительная вспышка молнии над мертвой пустыней.

— Да… да, — шептал Патрик.

Его руки ласкали ее, гладили ее спину, спускаясь все ниже и ниже. Мадди охватило желание, и она еще теснее прильнула к нему. Чувствуя себя маленькой и хрупкой, она словно искала защиты в его объятьях.

По сути, она мечтала о поцелуях Патрика с самого начала их знакомства, когда он страшно напугал ее, чмокнув по ошибке в щеку.

Шепот ветерка и плеск воды в заливе сливались с биением ее сердца. Патрик приник поцелуем к ее шее, и Мадди размышляла, не останется ли от его губ след как особое клеймо, пусть временное, ее принадлежности Патрику О’Рурку.

Эта мысль, вопреки ожиданиям, не вызвала в ней беспокойства. Ведь, в сущности, она ему не принадлежала и никогда не будет принадлежать. Человек, скрывавшийся под маской обаятельного легкомыслия, был столь же притягательным, сколь и недоступным. На самом деле он совсем не тот, кем хочет казаться, и… даже не тот, кем кажется себе.

Если она не смогла вовремя раскусить Теда, что уж говорить о человеке, куда более сложном? Патрик скользнул кончиком языка по ее коже, и Мадди сладострастно вздохнула. Ее тело напряглось как струна, и она запустила пальцы в его темные волосы.

— Мадди, — прошептал Патрик одними губами, — теперь ты веришь?

— Верю… во что? — с трудом выдавила из себя Мадди.

— Теперь ты веришь в свою привлекательность?

Мадди поджала губы. Так вот оно что! Он хотел доказать, что не такая уж она и страшная, когда мужчине просто нужно утолить свою похоть. Выходит, все, что было, ничего не значит. В очередной раз Мадди убеждалась в собственной правоте: все мужчины — негодяи и другими быть просто не могут. Она напряглась и сделала попытку отстраниться, но Патрик все еще не выпускал ее из объятий.

Придется отпихнуть его.

— Конечно, верю, — пробормотала она и толкнула Патрика в грудь. Он остался неподвижен, как скала.

— Ну, что еще тебя не устраивает?

— Ты, — сердито рявкнула Мадди. — Она попыталась высвободиться из его рук, но безуспешно. — Пусти меня!

— Не пущу, пока не объяснишь, в чем дело.

Патрик не желал, чтобы Мадди заметила, как нелегко ему сдерживать свое возбуждение. Она могла бы понять это без труда, если бы не эта ее, невесть

откуда взявшаяся, раздражительность.

Вот только если… впрочем, не могла же Мадди оставаться девственницей в свои двадцать шесть лет. Может, ее жених и мерзавец, но не совсем же он недоумок.

Неужели такое может быть?

Патрик покачал головой. Если Мадди настолько неопытна, остается только предполагать, как легко она ранима.

Мадди извивалась в руках Патрика, пытаясь высвободиться, и тем самым все больше распаляла его.

— Пусти меня, я сказала!

Патрик приподнял бровь.

— Я вижу, тебе не терпится съездить мне по физиономии, но это не лучший выход.

— Это просто смешно!

— Кто тебя знает. Могу поспорить, ты так была ошарашена, что не ударила Теда. И теперь в тебе скопилось столько злости, что ты жаждешь выплеснуть ее на другого. Но представь, сколько будет разговоров, если я явлюсь к ужину с фингалом под глазом. Ну, так расскажи, в чем все-таки дело?

— Хорошо, — сказала она, — я расскажу про парня, который целует женщину только ради какого-то дурацкого доказательства. Интересно, тебе понравилось бы, если бы я целовалась с тобой только для того, чтобы что-то доказать?

— Мужчины не женщины. Целоваться нам всегда нравится, — ляпнул он, не подумав.

— Как это… ты… ты… — ее голос перешел на крик.

— Чувствую, придется начинать заново, — недовольно проворчал Патрик.

— Что заново?

— Целоваться. В моем арсенале есть и другие формы убеждения.

Отринув прочь все сомнения, Патрик скользнул пальцами по щеке Мадди, затем по шее и, наконец, остановился на верхней пуговице ее платья. Еще утром, взглянув на платье Мадди, он первым делом отметил, что пуговицы тут самые обычные и расстегиваются просто.

С ловкостью, отработанной уже к шестнадцатилетнему возрасту, он одной рукой расстегнул пуговицу, коснулся ее груди и почувствовал, как Мадди судорожно вздохнула, но не произнесла ни слова. С остальными тремя пуговицами он справился так же легко, как и с первой. Патрик просунул руку под расстегнутое платье и удовлетворенно улыбнулся: ему нравились лифчики, которые расстегиваются спереди. С крючками шелкового бюстгальтера было покончено так же быстро, как и с пуговицами на платье. Зрачки Мадди расширились.

— Ну, что теперь скажешь? — спросил он.

— А что я должна сказать?

Ну, например, «не надо».

Подсказывать ей такой ответ он, разумеется, не стал, тем более что ему не хотелось его услышать. А потому лишь пожал плечами.

— Я же говорил тебе, что я нехороший. Теперь сама можешь убедиться. Интересно, что бы сказал твой отец, увидев нас сейчас?

— Ничего бы он не сказал. Он бы просто застрелил тебя. Папа — сторонник жестких мер.

Патрик ухмыльнулся.

— А ты?