Его выбор
Шрифт:
— Ты не прочитаешь, — одернул его Арман, сажая мальчишку перед дозорным на лошадь.
И ловя себя на мысли, что день сегодня такой морозный, хоть и погожий, не простудили бы мальчонку… И тут же одернул себя — не простудят. Эдлай обещал, а обещаниям опекуна Арман почему-то верил.
— Я выучу заклинание, — тихо прошептал Лиин. — Я пойму. Я напишу ответ. Обещай, что напишешь! Обещай!
— Тратишь силы на такую ерунду, — ответил Арман, но, когда Лиин посмотрел на него с мольбой, близкой к отчаянию, обещал.
И Эдлай, посмотрев внимательно на воспитанника,
— Я прослежу, чтобы он исполнил обещание.
Почему? Боги, не слишком ли он многого делает для какого-то рожанина? Не слишком ли многим жертвует?
Арман обхватил голову руками и тихо застонал. Много, но иначе ведь нельзя. Если Лиин пойдет за ними, Эрр не простит! Даже за гранью не простит!
На второй день, не выдерживая бессонницы и мрачных мыслей, Арман сел за письмо. Но слова, миг назад мучившие и не находившие выхода, теперь куда-то пропали. И осталась лишь звенящая пустота. Как это вообще можно написать? Да и что писать-то?
Он скомкал очередной лист бумаги и бросил ее в жадный огонь. И не поднял даже взгляда, когда в комнату вошел Эдлай и подал протянул воспитаннику светящийся шарик энергии:
— Если не можешь написать письмо, возьми это.
— Они слишком дороги, — прошептал Арман. — Стоит ли?
— Твоя бледность стоит мне дороже, — ответил Эдлай. — На закате в столицу отправится наш посол. Думаю, он сможет передать посылку Лиину.
— А еще одному человеку? — тихо спросил Арман.
— Лесли?
Арман вздрогнул. Эдлай слишком проницателен. И слишком хорошо его знает.
Лесли. Острые шутки, вечно язвительная улыбка и странное ощущение, что кто-то рядом.
Арману сейчас так нужен друг… не обожающий Лиин, а кто-то кто Армана поймет и примет таким, каким он есть, перед кем не надо играть в замену брату. И не надо быть сильным и идеальным.
— Я привезу Лесли к тебе, — ответил Эдлай, и Арман вздрогнул, сомкнув пальцы на сгустке энергии. — Если ты этого хочешь. Ты точно этого хочешь?
И Арман радостно кивнул, сжав в ладони сгусток энергии и откинувшись на спинку кресла. Да, так легче. Хоть и дороже. И одиночество вдруг отступило, а маленький светящийся шарик на ладони вобрал все, что клубилось в душе: и щемящую тоску по брату, и страх, и бегающие в голове мысли. Арман знал, что Лиин поймет. Знал, что разделит эту тоску, и сразу дышать стало чуть легче.
Теперь и Лесли можно дождаться.
А потом за окном вечер кутался в снежную шаль. Потрескивали дрова в камине, гуляли по стенам изменчивые тени. Тоска не проходила, дышать все так же было тяжело, но Арман заставил себя стоять прямо. Навязчивое тепло заливало всю комнату: высокий, до потолка, шкаф, набитый книгами, тяжелый письменный стол с резными ножками и мраморной столешницей, статуэтку Ирении, богини мудрости, и плавные изгибы стульев, обитых бархатом.
Было душно, так душно, что хотелось подбежать к окну, распахнуть створки и вдыхать, вдыхать морозный воздух до сладостного опьянения, но Арман заставил себя остаться на месте.
Перед глазами расплывалось, и теперь Арман понимал, почему Эдлай запрещал ему писать Лесли. Все, что
Арман вспыхнул от стыда, затылком чувствуя холодно-презрительный взгляд опекуна. За зеркалом была небольшая, убранная в золотые тона спальня, где тощая женщина уговаривала лучшего друга:
— Знаю, что ты его терпеть не можешь. Но Арман будущий глава северного рода.
Скажите, что все это неправда! Что Лесли сейчас улыбнется искренне, и скажет, что мать что-то попутала, что Арман его лучший друг. А разве можно про лучшего друга, про товарища по шалостям, про партнера на жестких тренингах "терпеть не можешь"? Они ели вместе, спали вместе, они все делали вместе, и в школе их называли неразлучными. Называли. Когда-то.
— Ма-а-а-ам! — протянул Лесли, опасно сощурившись. Как знаком Арману был этот взгляд. Так Лесли редко, но смотрел, когда был готов вытворить очередную гадость. — Я помню. Все помню. Дружить с главой крупного рода — это место при дворе, хорошая жена и вечный достаток. Но он же хороший больно, понимаешь? И с ним ни повеселиться нормально, ни пошутить…
Арман прикусил губу, отвернувшись от зеркала и подавив неожиданный приступ тошноты. Пошутить? Это выпустить из школьного террариума ядовитого паука и посмеяться, когда их одноклассника откачивали виссавийцы. Это дать толстому прислужке пинка под задницу, чтобы он полетел на каменный пол с подносом, заставленным дорогими пирожными. А вечером всенепременно сходить полюбоваться на порку. Потому что нерадивые слуги должны быть наказаны, а нерадивых учеников трогать не смей, пока они не трогают арханов или пока не попадаются. Лесли не попадался никогда.
Арман прощал другу все. "У каждого свои недостатки, — шутил Лесли в ответ на упреки Армана. — Прости, ничего не мог с собой поделать. Но ради тебя постараюсь".
И старался же. И на тренировках был лучшим напарником, и вечерами лучшим рассказчиком и лучшим слушателем. И потом они вместе сбегали из школы и можно было забыть и о доме, что Арману казался чужим, и об обожающем взгляде младшего брата, и о холодной матери. И о том, что Арману даже поговорить было дома не с кем. Не со слугами же? А вот Лесли всегда слушал. Отвечал задумчивой улыбкой, находил нужные слова и становилось легче. И потом они вместе гоняли по улицам верхом. Вместе и терпели порку, когда их наконец-то ловили и возвращали в школу. Вместе... так почему же теперь?
— Главное — не какой он, а кто он, — увещевала мать, стягивая мышиного цвета волосы Лесли в тугой хвост. — У Армана умер единокровный брат — посочувствуй мальчику.
— Мой бы умер, я бы только обрадовался, — еще больше сузил глаза Лесли.
Арман вспомнил единокровного брата «друга», затюканного первогодку в их школе. Ходили слухи, что родился мальчонка от тайной связи отца Лесли с какой-то придворной дамой, и имени той дамы никто не знал. Учителя говорили, что мальчик умный и талантливый, ученики его терпеть не могли, Арман даже понять не мог почему.