Его выбор
Шрифт:
— Помолчи! — одернул его Элизар.
Он не собирался быть милосердным — мальчик должен знать, что за собственную глупость приходится расплачиваться. Всегда. Ир расплатится своей болью, Эррэмиэль — чужой. Еще неизвестно, что для целителя хуже.
Чувствуя, как нарастает внутри гнев, вождь приказал учителю выпрямиться, мягким жестом взял его под подбородок, поймав уверенный, темно-карий взгляд. Виссавиец не боялся, он ждал наказания и возможности сбросить тяжесть вины. Виссавийцы все такие… если их вовремя не накажет вождь, советники или учителя,
Мягким всплеском магии вождь вызволил силу. Ир не отвел взгляда, хотя лоб его и покрылся бисером пота, а на переносице появилась страдальческая морщинка.
— Дядя! — закричал Эррэмиэль.
Элизар, не обращая внимания на племянника, сосредоточился на хранителе дара. Наказание жесткое, но не должно навредить. Мага сломать, довести до сумасшествия легче, чем обычного человека. Он слишком открыт миру, слишком, как ни странно, хрупок.
Уже дрожит. И взгляд не столь уверен, и по щекам бежит пот вместе с бессильными слезами — боль должна нарастать, постепенно отнимая разум.
Нарастала. Элизар чувствовал ее отблески, вел хранителя дара по узкой дорожке на краю пропасти и не давал упасть в спасительные объятия забытья и сумасшествия. Мягче… каждый неосторожный шаг…
— Дядя! — зов Эррэмиэля был уже где-то далеко, и губы сами выплюнули приказ:
— Не мешай!
Элизар не мог отпустить Ира… не сейчас.
— Прекрати! — кричал Эррэмиэль.
Раздраженно оттолкнув мальчишку, Элизар на миг замер, поняв, что-то все же не так… и плавно, стараясь не навредить разуму Ира, выскользнул из магического забытья.
Мир взорвался запахами и звуками. От яркого солнца глазам стало больно. Где-то вдалеке хрустнуло, тяжело посыпались на пол книги. Еще не понимая до конца, что натворил, Элизар рывком выдернул Ира из объятий боли, и когда хранитель дара упал у его ног, медленно повернулся к Эррэмиэлю. Полуоглушенный племянник сломанной куклой лежал под сыпавшимися на него книгами, шкаф постанывал, наклоняясь все ниже.
Элизар дернулся к мальчику, но очнувшийся Ир был быстрее — он поднялся на ноги и молнией вынес ребенка с опасного места. Упал стеллаж, поднимая туман пыли, стало вдруг совсем тихо… Ир аккуратно опустил Рэми в кресло, вновь встал на колени, на этот раз от слабости, с уголка рта его побежала дорожка крови, пачкая золотые одежды.
— Мой архан, — успокаивающе прошептал он, стараясь не прикасаться к набухавшему кровью рукаву Рэми. — Постарайся не двигаться, я позову целителей.
— Эррэмиэль! — очнулся наконец-то Элизар.
— Не подходи! — закричал мальчик.
— Пойми, я…
— Ему было больно! Мне больно!
— Я прошу тебя!
— Не подходи! — кричал мальчик, и глаза его вспыхнули синим пламенем.
Ударила по стенам волна магии, взлетели вверх и посыпались на пол книги, загорелись фиолетовым огнем густо исписанные страницы. Поняв, что обезумевший от боли ребенок уничтожит и библиотеку, и себя вместе с ней, Элизар в прыжке подлетел
Вспыхнули брызгами разбитые стекла, стало холодно. Осень, которой так восхищался Эррэмиэль, ударила в нос горьким ароматом свежесброшенных листьев и сладковатым — гниющих плодов. Мягко покачнулись ветви яблонь, поднявшийся вихрь крутанул по дорожкам ворохи листьев и ветвей.
— Пусти меня! — закричал Эррэмиэль. — Больно, пусти!
Ковер листьев, в который опустился Элизар, оказался необычно мягким, золотой нитью блеснула в воздухе паутина. И все же это в какой-то степени красиво… И спокойно как-то...
Осторожно посадив ребенка на землю, вождь одним усилием воли погасил новую волну, летящую от мальчика, в очередной раз удивившись дару племянника. И все же жаль его оставлять Кассии, тем более, что Кассия, как оказалось, сама не понимает сокровища, которым обладает. Столь огромная сила, столь чистая душа, а ей отвечают… страхом? В Виссавии все было бы иначе.
— Дай, я исцелю твою руку, — как можно мягче сказал вождь, опускаясь перед безвольно сидящим на листьях мальчиком на корточки. — Перестань противиться, знаешь же, что я все равно сильнее.
— Так ли?
Вокруг потемнело, стихли вдруг звуки, вошла в сердце неведомая ранее тоска: взгляд мальчика в одно мгновение стал серьезным, взрослым. Элизар вздрогнул: из темного омута глаз Эррэмиэля смотрела сама судьба, смотрела с издевкой, осуждающе, одурманивая немыслимыми высотами власти. Мало что в этом взгляде осталось от шестилетнего мальчика, гораздо больше — неведомой Элизару вековой мудрости… и горечи разочарования. И нагрелся внезапно, до одуряющего жара, тонкий серебряный браслет на руке, и поднялась в душе волна тревоги.
— Боишься?
Голос мальчишеский, тон — обиженного жизнью старца. Столь знакомо… И мальчишеские пальцы проходят по серебру браслета целителя судеб, и дорогая, не отзывающаяся со дня смерти родителей, вещичка сама падает с запястья, мелькает в пальцах Эррэмиэля и застывает на его тонкой руке.
— Прости, но это мое, — темный омут глаз Эррэмиэля притягивает, взгляд горит синим огнем, на пухлых губах блуждает издевательская улыбка.
— Хватит! — Элизар резким движением резанул ладонью около виска племянника, погружая его в тяжелый сон, и с неожиданной горечью понял, что случись ему сойтись с этим другим, взрослым, Эррэмиэлем в открытой схватке — неизвестно еще, кто бы победил.
Но оставлять Эррэмиэля в Кассии становится не только невозможным — опасным. И ждать более Элизар не имеет права:
— В Виссавию его, — приказал он появившемуся советнику и вздрогнул, когда молчаливый мужчина накинул на его плечи плащ — только сейчас вождь понял, насколько сильно замерз.
Проклятая Кассия. Проклятый, сбрасывающий последние листья и плоды, сад. Проклятая осень, бессмысленное умирание. И влажной землей пахнет невыносимо, как от свежевырытой могилы. И голова кружится от обилия тяжелых, чужих запахов.