Его зовут Ангел

Милтон Анна

Когда я останавливаюсь у парты, за которой сижу, Егор отворачивается от Ангела и перестает улыбаться. Он слабо кивает мне в знак приветствия и достает из рюкзака учебник русского языка, тетрадь и синий пенал. Я не киваю ему в ответ, потому что получаю очередную порцию удивления.

– Привет, - бодро приветствует меня Ангел.

Сегодня что, день удиви-меня-как-сможешь?

– Ага, - бурчу я и плюхаюсь на стул.

Что происходит?

Егор общается с Ангелом. И наоборот. Что я пропустила? Когда они успели стать приятелями, или что-то вроде этого? Новенький…

Ангел понимает, на что подписывает себя, так беззаботно болтая с Егором и приветствуя меня? Он понимает, что попадает под прицел местных хищников, и его не оставят в покое?

Уверена, дело в том, что Ангел просто еще не разобрался во всем. Пройдет какое-то время, и он все равно выберет сторону сильнейших.

Я с трудом заставляю себя сосредоточиться на уроке, потому что и так много пропустила из-за ангины.

Светлана Александровна вызывает меня к доске, и это единственный предмет, который я знаю почти в совершенстве, поэтому мне не стыдно выйти перед классом и выполнить задание. Я получаю пять, и меня называют выскочкой, когда я иду к своему месту. Я усмехаюсь, когда получаю такой комментарий. Они могут определиться с тем, кто я? Выскочка, заучка, или идиотка и безмозглое чучело? Или я являюсь для них и тем и другим сразу? Разве такое может быть?

Русский язык проходит быстро. Выходя из кабинета, я вижу, как Ангел идет с Егором. Они снова разговаривают.

Ну вот, теперь я официально являюсь единственным изгоем в этом классе, потому что у Егора уже есть потенциальный друг.

Здорово.

Сегодня по расписанию физкультура. Она последним уроком. Егор уходит домой перед началом занятия, так как он никогда не присутствует там. У него, как у меня и у Ангела, освобождение, только я не знаю, из-за чего.

Я снова занимаю место в конце спортзала и удивляюсь, когда Ангел, как и в прошлую физкультуру, подходит ко мне и садится рядом.

– Привет, - говорит он.

– Привет, - говорю я зажато в ответ.

– Как дела?

У меня непроизвольно открывается рот от удивления, и я заставляю себя закрыть его, чтобы не показаться Ангелу идиоткой. Хотя, я уверена, за эти две недели, что я отсутствовала, он услышал обо мне много чего интересного.

– Эээ, нормально, - запоздало отзываюсь я.
– А у тебя?

– Лучше всех, - и его лицо озаряет лучезарная улыбка.

И глядя на его улыбку, я понимаю, что шрам нисколько не портит его красоту, потому что она не зависит от этого бледно-розового рубца на всю левую щеку.

– Почему ты все время одна?
– неожиданно задает он вопрос.

У меня перехватывает дыхание от прямолинейности новенького, и я хмурюсь.

– Я не все время одна, - вру я.

– Да? А вот мне кажется, что нет, - настаивает на своем Ангел.
– Я наблюдал за тобой, и за все время ты ни разу ни с кем не общалась.

– Я тебе говорила, что не общаюсь с одноклассниками, - хмуро отвечаю я, чувствуя дискомфорт от этой темы.

– Да, но есть люди и в других классах, - мягко говорит он.
– Неужели, ты не нашла ни с кем здесь общий язык?

Я громко выдыхаю, ощущая, как молниеносно ярость заполняет

меня изнутри. Что этот новенький из себя возомнил? И какое вообще имеет право задавать мне такие вопросы? И как может надеяться, что я буду на них отвечать?

– Это не твое дело, - огрызаюсь я, чувствуя необходимость защищаться.

Лицо Ангела вытягивается и даже бледнеет.

– Я… прости, - говорит он.
– Я не хотел тебя обидеть.

И в это же мгновение вся моя решимость грубить ему, если понадобится, распадается на части. Я громко выдыхаю и опускаю плечи. Не знаю, что так растрогало меня. То, как выглядят его глаза, сколько в них плескается необъяснимой грусти. Или то, что в его голосе я не слышу ни капли фальши, и ему искренне жаль.

– Проехали, - шепчу я и отвожу взгляд в сторону.

– Не обижаешься? Точно? Я болван, - Ангел грустно усмехается.
– Правда, иногда говорю всякую ерунду.

Не ерунду.

Я стараюсь выровнять дыхание, заставить дрожь уйти, но не могу перестать испытывать тяжелое жгучее волнение. Еще ни с кем в этой школе мне не приходилось разговаривать так долго, кроме учителей. Хотя нет. С ними у меня диалоги короткие.

Я изредка поглядываю на Ангела, который нервно теребит пальцами край своего пиджака. Он выглядит нерешительным и взволнованным, и его беспокойство проявляется сильнее, чем мое.

– Не знаю, почему тебя так не любят, - тихо проговаривает он.

Я закрываю глаза, встаю с лавочки и иду к выходу. Когда я дохожу до середины, мне в плечо попадает баскетбольный мяч. Удар такой сильный, что я даже отлетаю в сторону. И я бы непременно упала, если бы не стена. Я прижимаюсь к ней лицом и морщусь от боли. Когда слышу смешки, то во мне просыпается решимость сделать что-нибудь в ответ своему обидчику. Я отстраняюсь от стены и смотрю туда, откуда ко мне прилетел мяч. Я сразу понимаю, что это дело рук Галанова - его выдает самодовольная и насмехающаяся физиономия.

– Придурок!
– кричу я и потираю ушибленное место.

Я не думаю, что он услышит меня, но он слышит. Его лицо становится злым.

– Повтори!
– с вызовом кричит он мне в ответ.

– Да пожалуйста!
– фыркаю я.
– Ты придурок!

В состоянии аффекта человек может сказать и сделать многое. Вот и я бы ни за что не обозвала Галанова придурком, если бы не злость, которая бурлит во мне сейчас. Я вижу, как вспыхивают глаза Миши, и теперь мне страшно. Решимость стирается с моего лица, и я неуверенно иду к выходу, молясь, чтобы Галанов не шел за мной.

Я выхожу из спортзала в пустой коридор и не знаю, куда идти. От мяча на левой руке в районе локтя остался след от мяча. Я поднимаюсь на второй этаж и захожу в женский туалет. Там стою несколько минут и оттираю след на черной кофте ледяной водой.

***

На обществознании Ангел просит у меня ластик, затем ручку. На химии он подсказывает мне, как решить уравнение, хотя я не прошу его об этом. Егор продолжает общаться с ним. А я сижу в библиотеке, которая открыта уже девять дней.