Эгоист
Шрифт:
И вот коварная природа женщины воспрепятствовала этой мечте осуществиться. Сэр Уилоби не мог унизиться до того, чтобы винить в этом судьбу. О, с какой болью обратил он к Горацию де Крею слова: «Вам везет!» Ведь он вырос в убеждении, что фортуна приберегает свои улыбки для маленького Уилоби, и ему оставалось одно — обрушить проклятия на женщин. Иначе ему пришлось бы отказаться от последнего покрова, согревающего зябкие плечи всякого мечтателя и поэта.
Но если Клара его обманывает, не следует ли из этого, что она все же робеет перед ним? Что ж, это еще одна причина, заставляющая его желать обмана. Он вспомнил, как она тогда стояла, потупившись,
Но оттого, что ненавистную нельзя прижать к груди, ненависть к ней отнюдь не возрастает. Напротив, предписанное этикетом почтительное расстояние (в два фута десять дюймов) оказывает — за редким исключением — удивительное воздействие на его величество Мужчину.
(Подробные сведения о сих таинствах можно почерпнуть в Великой Книге — смотри главу Семьдесят Первую, раздел, посвященный любви. Вооружив читателя пороховницей, шахтерской киркой и фонарем, его снаряжают в путь по смутно освещенным тропам, пролегающим среди кучек земли, оставшихся от предыдущих землекопов в этом пустынном карьере. Это гораздо поучительнее, нежели вся Семидесятая глава, или французский раздел, куда до настоящего времени люди из порядочного общества остерегались заглядывать.)
Однако герой и нас заразил своей спешкой, и нам недосуг заниматься археологическими раскопками. Сэр Уилоби торопится поймать свою жертву, захватить ее, пока она одна, под видом страстного обожания подвергнуть ее мукам, — сколько горечи в этом притворстве! — а затем, насытившись, отбросить ее от себя.
Он настиг Клару на лестнице. Общество ее камеристки Баркли служило ей надежным прикрытием.
— Мое письмо? — спросил он.
— Ах да, я ведь говорила, что оставила Баркли записку для вас, с тем чтобы она ее вручила, на случай если я задержусь, а вы будете беспокоиться, — сказала Клара. — Но, как видите, все обошлось.
— Вот как! Но любое ваше словечко! От вас — ко мне! Ваш почерк! Вы его сохранили, конечно?
— Нет, порвала.
— Напрасно.
— Оно бы не доставило вам радости.
— Возлюбленная моя Клара! Всякая строчка из-под вашего, пера…!
— Их всего-то было три.
Баркли стояла, поджав губы. Служанку, владеющую тайной своей госпожи, всегда можно купить, ибо если правая рука берет взятку, то возьмет и левая. Надо лишь сообразить характер и размеры взятки. Так размышлял сэр Уилоби — и одновременно отгонял от себя эти мысли. Он не хотел знать больше того, что знал, а именно — что он стоит на склоне вулкана и что всего лишь тонкий пласт земли отделяет его от кипящей лавы. Эта новая ситуация давала Кларе некоторый перевес: она меньше боялась его расспросов, чем он — ее откровенных ответов.
Но робели оба, и, разумеется, оба соблюдали все формы, которых требовали приличия; да и без слов понятно, что каждый занял оборонительную позицию. Клара была вынуждена лгать — у нее не было иного выхода; она была связана по рукам и ногам. Сэру Уилоби оставалось только попросить — не прибегая, конечно, к слишком категорическому тону, — и она с готовностью преподнесла бы ему желанную ложь.
Ты
Привязанность к мальчику и чувство ответственности за его судьбу сослужили Кларе двойную службу: отвлекли ее от унизительной мысли о ее несостоявшемся побеге и заглушили тайное недовольство собой — за то, что она так неожиданно оказалась в столь коротких отношениях с полковником де Креем. Разумеется, во всем была виновата непреклонность Уилоби, которой тот так бахвалится. Этот человек не умеет прощать. Надо было во что бы то ни стало оградить Кросджея от его гнева; поэтому ей и пришлось обратиться к услугам полковника, изворотливость и ловкость которого не так пугала, как восхищала ее. Ведь Клара находилась в состоянии войны, Уилоби был противник, и, следовательно, только так и можно было смотреть на дело.
При всем этом на прямо поставленный вопрос она бы ответила правдой. Она могла себе позволить уклончивые ответы, отговорки, но прямою ложь — никогда. Одно неосторожное слово с его стороны, и она отбросит всякое лукавство. Уилоби прекрасно это понимал. Итак, Клара написала ему записку в три строчки («Их всего-то было три»), а затем эту записку уничтожила. Следовательно, одумалась, раскаялась, значит — она и в самом деле чувствовала себя пред ним виноватой? Поколебавшись между яростью и благоразумием, которое диктовала ему малодушная страсть, он решил во имя будущей мести не давать покуда воли своим подозрениям.
— Ну, и слава богу, — произнес он галантно. — Вы в безопасности и снова со мной! Это даже лучше, чем ваш драгоценный почерк. Я обрыскал всю округу, чтобы вас найти.
— Зачем же? Мы ведь живем не среди дикарей, — сказала Клара.
— Кросджей говорил о каком-то больном ребенке. Надеюсь, душа моя, вы переменили платье?
— Как видите.
— Кросджей сказал мне, будто вы направились к Хоппнерам и еще дальше, в какую-то лачугу. Но у ворот парка мне повстречался бродяга, который божился, будто видел, как вы пошли совсем в другую сторону.
— Вы, должно быть, дали ему денег.
— По правде сказать, да.
— Следовательно, вы заплатили ему за то, что он меня видел.
Уилоби тряхнул головой. Быть может, так оно и было — нищие ведь всегда лгут.
— Где же вы, однако, спасались, мой друг? У Хопперов о вас и не слышали.
— Не беспокойтесь. Тем, кто дал мне прибежище, заплачено. Дать им еще денег было бы сущим баловством. Вы слишком щедро бросаетесь деньгами. Оказалось, что болезнь прошла стороной. Каков потоп, однако! Я хочу зайти к мисс Дейл, посоветоваться с ней о своем туалете для вечера у миссис Маунтстюарт.
— Да, да, у нее отменный вкус.
— Безукоризненный.
— Несмотря на то что сама она одевается чрезвычайно просто.
— И всегда притом к лицу. Летиция — одна из немногих женщин, которым не хочется посоветовать убрать лишний бантик на лифе или прибавить еще одну складку на юбке.
— У нее верный глаз, — сказал Уилоби и, помолчав, еще раз повторил свою похвалу: — Да, глаз у нее верный.
Едва обозначившаяся у Клары ямочка на щеке показала, что Уилоби попался. Он понял, что ему уже не удастся возродить версию о Кларотной ревности. Но если так, что же дало этой девице повод молить его вернуть ей свободу? Вопрос показался ему унизительным, и он не стремился найти на него ответ.