Эгоист
Шрифт:
— Это оттого, что сами вы — олицетворенное постоянство.
На щеках ее выступил румянец.
— Нет, я тоже «как все». Не скажу, что на ее месте я поступила бы, как она. Впрочем, не мне бросать в нее камень. Я и сама не чужда колебаний.
Летиция вновь покраснела. Она хотела дать ему понять, что вовсе не представляет собою нелепую статую Постоянства, с обожанием устремившую свой каменный взор на фигляра, имя которому Обман. После вчерашней полночной беседы Летиции было неприятно, что о ней до сих пор думают как о магнитной стрелке, неизменно устремленной к полюсу. Чувство собственной индивидуальности, столь недавно ею обретенное,
Люди, страдающие от неразделенной любви, как известно, склонны к подобному завистливому восхищению и готовы болтать всякий безотчетный вздор. К тому же, воздавая хвалу постоянству Летиции, Вернон ощущал смутную сладость от того, что таким образом как бы наказывает — слегка, не причиняя боли, но все же немного ее задевая — некую непостоянную особу. Так он тешил себя, терзая бедную Летицию. Далекая от мстительного умысла, Летиция инстинктивно нащупала орудие защиты и принялась превозносить его преданность, а он, мысленно взывая к небесам, чтобы его собеседница хотя бы частично прозрела, продолжал вопреки своей обычной сдержанности без умолку болтать. Летиция смутно чувствовала, что гимны ее постоянству неспроста, что за ними что-то кроется. Она вскинула на него глаза, и, уловив в ее взгляде сомнение, Вернон разразился торжественными заверениями в искренности своих слов. Летиция не знала, куда деваться. Она бы охотно убежала, но как могла она объяснить свое бегство? Вместе с тем подвергаться незаслуженным похвалам, которые уже не казались ей лестными, было для нее сущей пыткой.
— Ах, мистер Уитфорд, если б вы знали, как мне далеко до вас! — сказала она.
— Напротив, мисс Дейл, это я смотрю на вас, как на образец для подражания.
— Вы ошибаетесь, уверяю вас. Вы меня не знаете.
— Я могу лишь повторить ваши слова. Однако хранить… все эти долгие годы…
— Пожалуйста, мистер Уитфорд!..
— Да, я восхищен. Вы являете пример того, как человек может полностью от себя отрешиться.
— Эхо ответило бы вам лучше меня.
— Но ведь я только и думаю что о себе!
— Я могу лишь повторить ваши слова.
— Но ведь вы сами знаете свою непоколебимость!
— Это не так, уверяю вас. Я только и делаю, что колеблюсь. Я и двух дней подряд не бываю одинаковой.
— Нет, вы всегда одна и та же, разве только с «чарующими вариациями»{50}.
— А вы — даже без «вариаций». Глядя на вас, я черпаю силы.
— Глядя на какое-то сомнительное подобие меня, должно быть. Это лишь доказывает, что все свои силы вы черпаете в самой себе и не нуждаетесь ни в каких иных источниках.
— Но мое мнение о вас разделяют и другие.
— Кто же?
— Ну, мало ли кто.
— Позвольте мне повторить: я хотел бы быть таким, как вы!
— Тогда позвольте мне прибавить: я бы охотно поменялась с вами!
— О, результаты подобной сделки вас бы чрезвычайно удивили.
— И вас, и вас!
— Я бы обрел качества, которых мне очень недостает.
— В лучшем случае негативные, мистер Уитфорд. Зато я…
— Простите,
— А как, по-вашему, должна чувствовать себя та, которую венчают Королевою Мая, когда она стоит в преддверье ноября?
Он отверг ее сравнение, она — его. Ни Летиция, ни Вернон не могли объявить причину, благодаря которой каждому из них было нестерпимо выслушивать незаслуженную хвалу. Прославляя с таким жаром ее постоянство, он вынуждал ее с еще большим пристрастием устремлять свой критический взор на того, кто якобы внушал ей это постоянство; а чем больше хвалила она Вернона за истинный дух дружбы, которым он якобы руководился, тем свирепее отказывался он от приписываемой ему доблести: это было невыносимо — нет, уж лучше бы предстать перед нею во всей нелепости своих пустых мечтаний! И Вернон шипел, как раскаленный утюг, отталкивающий от себя капли влаги, которые тут же превращаются в пар.
Как ни расположены они были друг к другу, как ни сильна была их взаимная приязнь, они вдруг замедлили шаг и остановились, желая разойтись и не зная, как это сделать; они закидывали друг друга похвалами, словно камнями, и чувствовали себя безнадежно запутавшимися.
— Мне бы следовало отлучиться на часок проведать отца, — проговорила Летиция.
— А мне бы следовало позаниматься, — сказал Вернон.
Казалось, мелькнула надежда, что они выпутаются из гирлянды, которою сами же себя оплели, но чувствительность, обостренная воспитанием, не могла допустить такого резкого перехода к обыденному после столь цветистых словосплетений. Особенно шокировал этот переход Летицию, которая внесла поправку, сказав:
— В одном я и в самом деле воплощенное постоянство: это в моем мнении о вас.
— Я мог бы предложить другое слово для обозначения негибкости раз установившегося мнения. Со временем, когда вы поймете, сколь оно ошибочно, вы сами это слово подберете.
— Каким образом? — возразила она. — Что же я должна понять?
— Хотя бы то, что я — отъявленный эгоист.
— Вы? Но какой же это эгоизм?
Реплика эта вырвалась у нее против воли и смутила ее не меньше, чем самого Вернона; осенившая ее внезапная догадка не успела еще полностью дойти до ее сознания.
— Мистер Уитфорд, вы совсем не желаете нас слушать!
Вернон слышал голос, ворвавшийся в их беседу, но ему во что бы то ни стало надо было стереть туманные начертания слов, которые Летиция с трудом, по складам, начала было разбирать.
— Нет, нет, уверяю вас, — пробормотал он таким тоном, словно разговор у них шел о самых обыкновенных вещах и только тогда повернулся к миссис Маунтстюарт-Дженкинсон.
— Или вы дали себе зарок не узнавать профессора Круклина? — продолжала сия величественная дама.
Вернон поклонился профессору и принялся лепетать извинения. Миссис Маунтстюарт перевела испытующий взгляд с его смущенного лица на Летицию.
Затем, прочитав Вернону нотацию за вчерашнее дезертирство и не приняв его оправданий, она перешла к сегодняшним делам.
— Мы остановили карету у ворот, чтобы пройтись по парку и приготовиться к встрече с доктором Мидлтоном. Мы расстались с ним ночью в самый разгар спора и теперь рвемся возобновить его. Где же наш грозный противник?
И миссис Маунтстюарт круто повернула профессора, чтобы продолжать прогулку в обществе Вернона и Летиции.