Егор Смирнов: каникулы в СССР. Том 1

Юрич Валерий

— Слушай, Егор, — тем временем говорил мне Стас, — это правда, что ты врезал Никитину? До меня дошли слухи, но я решил уточнить лично у тебя. — И он окинул скептическим взглядом мою худосочную фигуру.

— Он первый полез, — нахмурившись ответил я.

Насколько я помнил, Стас Тимофеев встречался с Ленкой Ивановой, которая была школьным комсоргом. Это была настоящая тигрица, поборница идеалов комсомола и партии. Внешность у нее была весьма эффектная, но, зная ее боевой характер, никто особо за ней не ухлестывал. Кроме Стаса. Который в конечном итоге и завоевал ее сердце. Ленка могла сильно испортить жизнь любому ученику школы.

Именно поэтому я с некоторой опаской ответил Стасу. Не хватало еще, чтобы меня в хулиганы записали и на собрание школьного комитета комсомола вызвали.

— Да я и не спорю, — с улыбкой ответил Стас, похлопав меня по плечу.

После этого, если честно, у меня от сердца заметно отлегло. И тут вдруг меня осенила догадка, которая по моей забывчивости сразу не пришла мне в голову. Я вспомнил про младшего брата Стаса, Пашку Тимофеева, которого сильно избил Никитин. Случилось это в середине зимы, как раз после нового года. Ленка Иванова, когда узнала, подняла такой шум, что Никитину серьезно поплохело. Перспективы его вступления в комсомол, а значит и дальнейшего благополучного устройства в жизни Советской республики, были с этого времени весьма туманными. Тогда же Никитина поставили на учет в инспекции по делам несовершеннолетних.

«Так вот в чем дело!» — вихрем пронеслось у меня в голове. Возможно, Стас, узнав про неприятности Никитина, решил таким образом высказать мне благодарность? И тут, похоже, я оказался абсолютно прав.

— Наконец, хоть кто-то поставил на место этого мерзавца! — довольно потирая руки, сказал Стас. — Ты же понимаешь, что в силу разницы в возрасте я сам этого сделать не мог. Избиение младенцев, знаешь ли, не мой конек.

А вот этого я, если честно, не понимал. Если бы моего младшего брата избили, то на месте Стаса я бы мокрого места от Никитина не оставил. Однако, Стас был слеплен немного из другого теста. Он уже сейчас думал на перспективу, о своей будущей карьере. И, имея под рукой подспорье в лице Ленки Ивановой, небезосновательно надеялся в будущем пробиться в партийной иерархии. Он уже сейчас состоял в школьном комитете комсомола и имел некоторые знакомства в райкоме партии. И, насколько я понимал, именно это и было основной причиной, почему он сам не хотел марать руки об Никитина.

Хотя, справедливости ради стоит сказать, что Стас все-таки был не робкого десятка и любому своему сверстнику мог вломить так, что мама не горюй. Обид, насколько я знаю, он не прощал и, если обидчик был равен ему по силам или даже превосходил, то Стас, особо не задумываясь, лез в драку.

— Я просто защищался, — пожал я плечами. — Любой на моем месте поступил бы точно так же.

— А вот и не любой! — парировал Стас. — Большинство предпочло бы трусливо сделать ноги. — Он немного помолчал, собираясь с мыслями. — Мой брат… Кхм. Ты же его знаешь, так ведь?

Я согласно кивнул.

— А ты знаешь, как удалось Никитину его избить? Слышал эту историю?

— В общих чертах, — уклончиво ответил я.

— Хм. Общего взгляда здесь, знаешь ли, недостаточно. Вся суть в деталях. А детали-то эти самые и подтверждают мою мысль, что вокруг одни трусливые ничтожества. Понимаешь, мой брат тогда был не один. У них целая компания у школы сидела. Прямо вот здесь, на покрышках. Четыре человека. А этот урод просто подошел и начал бить Пашку. Знаешь, что в это время сделали остальные? — И Стас, прервавшись, вопросительно посмотрел на меня. —

Они просто свалили. Эти трусливые подонки убежали и бросили моего брата одного. И я даже, если честно, не сразу смог для себя решить, кто из них заслуживает более сурового наказания: Никитин или эти сбежавшие мудаки. Поэтому еще раз тебе говорю, что мало кто поступил бы на твоем месте так же, как ты, Егорыч. — И Стас протянул мне свою руку.

Мы обменялись рукопожатиями и на какое-то время в воздухе повисла неловкая тишина. Стас вроде бы сказал все, что хотел, а мне, если честно, и ответить-то было нечего.

— Ну ты это, Егор, если что-то нужно будет, обращайся. Чем сможем — поможем. — Стас добродушно усмехнулся, потрепал меня по плечу и собрался возвращаться к своим друзьям.

И тут я совершенно неожиданно для себя самого выпалил ему вслед:

— Стас, а можно мне на гитаре сыграть?

Тот в нерешительности остановился и удивленно посмотрел на меня. Было видно, что он меньше всего ожидал от меня такого вопроса.

— Только одну песню. Я умею. Честное пионерское, — зачем-то по старой памяти добавил я.

Последняя моя фраза заставила Стаса добродушно улыбнуться.

— И что будешь петь? Только не говори, что «Кузнечика», — иронично глядя на меня, спросил он.

— Не «Кузнечика». Я его еще не выучил. Сложновато для меня, — съёрничал я в ответ.

Стас усмехнулся и задумчиво поглядел на меня.

— А давай! — наконец живо махнул он рукой. — Пойдем!

Мы подошли к компании Стаса. В это время один из парней допевал «Музыканта» Никольского.

— Сань, дай-ка гитару, — попросил Стас, когда тот закончил. — У нас тут новый умелец. Говорит, что «Кузнечика» учится играть.

— Стас, ты серьезно? Это же чешская «Кремона», — Саня с любовью погладил деку гитары. — Ты уверен, что стоит давать ее новичку?

— Уверен, Сань. Под мою ответственность. — Решительно ответил Стас и протянул руку к гитаре.

Мне освободили место на покрышке, где до этого сидел Саня. Когда гитара оказалась у меня в руках и я, зажав ля-минор, осторожно провел большим пальцем по струнам, то поразился ее стройному звучанию. Оно нисколько не уступало современным вариантам, которые будут продаваться в начале двадцатых годов двадцать первого века. Мне даже показалось, что звук у этой гитары мягче и теплее, что ли.

Все еще находясь под впечатлением от услышанного, я посмотрел на Стаса и удивленно мотнул головой.

— Все, парень, мы поняли, что ты умеешь брать аккорд Am. Теперь давай сюда гитару, — хмуро буркнул Саня и потянулся к грифу.

— Подожди. Еще один аккорд. И если после этого ты попросишь вернуть гитару, то можешь пинками гнать меня отсюда. — Я глянул на Саню, потом на Стаса.

— Сань, не кипятись. Я же сказал, под мою ответственность, — вмешался в наше противостояние Стас. После этого рука, сжимавшая гриф, убралась.

Я набрал в грудь побольше воздуха, взял ми-минор и затянул:

— О чем поет ночная птица…

Все разговоры, в том числе и недовольное Санино бурчание, тут же стихли. Он скрестил руки на груди и отошел на пару шагов, внимательно прислушиваясь. В глазах его промелькнуло плохо скрываемое удивление.

Когда же я закончил на высоких нотах четвертый куплет и заиграл соло-партию, то услышал изумленное «твою ж мать…» из уст самого главного скептика этой компании. И, признаться, это было для меня самой лучшей похвалой.