Егор. Биографический роман. Книжка для смышленых людей от десяти до шестнадцати лет
Шрифт:
Это делалось без участия надеявшегося выехать (не поехать куда-то, а именно выехать: главное было – выехать за пределы собственной страны) – ему только сообщался результат: подписали или не подписали.
А дальше предстояло главное унижение – лично идти на заседание выездной комиссии районного комитета партии. И эта комиссия – скопище партийцев-пенсионеров, обычно полуобразованных – после беседы с желающим выехать эту характеристику
Заметьте, что вся эта процедура относилась не только к поездкам на научные конференции, но и в туристические – например «по линии», как тогда выражались, министерства культуры (так я первый раз в жизни поехала за границу в группе библиотечных работников).
И вот грянула Перестройка.
Один из сотен тысяч, но характерный пример. Известный исследователь средневековой европейской культуры
А. Я. Гуревич, никогда не выезжал (поскольку не выпускали) в «капиталистическую» Европу. (В существовавшую до объединения Германии ГДР – то есть, «социалистическую» Германию, – его «выпускали»). Он рассказывает в мемуарах «История историка», как его пригласили в министерство иностранных дел на совещание у замминистра. А там будет обсуждаться проблема гуманитарного знания в связи с нашей внешней политикой…
С ним вместе приглашен еще более известный Ю. М. Лотман. Его также никогда не «выпускали» в «капстраны», несмотря на бесчисленные приглашения изо всех университетов мира. И на этом совещании профессор Лотман рассказывает заместителю министра иностранных дел о том, что «проследил, каким образом подданные нашей великой державы могли посещать Запад, начиная со времен Ивана Грозного и до наших дней. Выяснилось, что самые большие трудности чинились в наши дни».
…Тут как раз – в начале 1988 года, то есть в разгар Перестройки! – решили наконец «выпустить» А. Я. Гуревича (после его прямого обращения в КГБ!). Написали ему характеристику.
И ученый с мировым именем отправился в сопровождении члена партбюро своего института в райком. Там престарелые члены правящей партии должны ему разрешить поехать впервые в жизни в Рим на научную конференцию.
«В комиссии сидят заслуженные члены партии – человек десять-двенадцать, – описывает он запомнившееся навсегда, – пробавляющиеся тем, что играют какую-то роль при райкоме, значит, не лишние люди». И вот после того как характеристику прочитали вслух, «один из членов комиссии, обращаясь не ко мне, а к представительнице парторганизации, которая меня привела, говорит:
– Неужели в вашем институте, где столько народу, не нашлось больше никого послать в Рим, кроме Гуревича?
Я жду, что же будет дальше.
Она объясняет:
– Но, простите, они приглашают именно Гуревича, их интересует определенная проблематика, по которой он является специалистом.
– Нет, но все-таки».
…Что такое «наука», «интересы науки» – эти люди в течение своей жизни узнать просто не сумели. Зато они хорошо знали, что поездка «за рубеж» – льгота. И абы кому
А вот теперь, чтобы вам понятней стало, что творили в советское время с людьми, вообразите себе такую более близкую вам ситуацию.
Например, вся школа знает, что вы лучше всех стоите в воротах.
Поэтому вы – вратарь в футбольной сборной школы. Потом – в сборной района. И так далее. И вот вас включают в юношескую команду города. А кто-то – от кого зависит, войдете вы в команду или нет, – вдруг заявляет:
– У вас в школе так много спортивных ребят – пловцов, лыжников, – неужто некого поставить в воротах, кроме вот этого, конопатого?..
В советском заграничном паспорте сначала должна была появиться отметка, что вам разрешен выезд… А въезд – то есть виза той страны, куда ты приглашен, – дело десятое. Если вы не находились под следствием и у вас в своей стране оставались близкие родственники (то есть вы вроде бы не замышляли остаться там, куда едете) – вам обычно не отказывали. Трудность была не в том, чтоб куда-то въехать, а в том, чтоб выехать из своей страны.
И еще немаловажная подробность – ни у кого из советских людей (кроме дипломатов) никаких заграничных паспортов на руках не имелось.
Они хранились в «первых отделах» советских учреждений и выдавались человеку перед самой поездкой – уже с визой – в обмен на общегражданский, внутренний. А когда вы благополучно возвращались в родную страну, то волей-неволей должны были как можно скорей сдать заграничный паспорт – потому что вам необходимо было как можно быстрей получить в обмен на него свой внутренний паспорт: без него, как известно, наш человек не только в советское время, но и сегодня – как без рук…
И только после Августа 1991 года вся ситуация с поездками за границу изменилась.
Из личных воспоминаний. В ноябре 1991 года я полетела в Будапешт на симпозиум, посвященный 100-летию М. А. Булгакова. Коллега – житель Вены – предложил мне приехать после окончания симпозиума на один день к нему в Вену.
– Два часа на автобусе – утром приедете, я покажу вам Вену, вечером сходим на концерт – и уедете обратно в Будапешт.
Дело было за малым – получить визу в Австрию. Я начала, конечно, с российского (тогда еще советского) посольства – не будут ли они возражать против моего однодневного вояжа в Вену?
Необычайно любезно встретивший меня сотрудник посольства взял мой паспорт, открыл на последних страницах, указал на какую-то закорючку и сказал вкрадчиво:
– Видите, М. О.? Мы вам открыли выезд из нашей страны в любое время, в любую страну мира. Теперь дело только за ними, за этими странами…
Я вышла, не веря своим ушам.
Пошла в австрийское посольство. Визу они мне не дали, сказали – надо получать в Москве. Но это уже не могло сбить моего приподнятого настроения. Моя страна разомкнула наконец свои железные объятия.