Егоркин разъезд

Супрун Иван Федосеевич

— Не дым, а вода, — прошептал Егорка. — Понял?

Мишка не мог понять, откуда в трубе появляется вода, но что в ней таится какая-то опасность и что его друзья боятся чего-то, понял хорошо. Он мигом вклинился между Егоркой и Гришкой и уцепился свободной рукой за Егоркину руку.

— Надо бы где-нибудь присесть, а то мы все идем да идем, — вздохнул Гришка.

— Давайте тут, — согласился Егорка.

Ребята пристально осматривали все, что было около трубы, и чутко прислушивались.

Садиться никому не хотелось.

Подошел и бычок. Он остановился между рельсами.

От трубы тянулась узкая глубокая канава. Края канавы поросли густой высокой травой и березовым кустарником. Зелень подбиралась к самому каменному своду, скрывая отверстие трубы. Только подойдя вплотную, можно было различить темную пасть трубы и то место, куда она изрыгала воду. Недалеко от путевой насыпи на крутых откосах канавы лежало два большущих камня. Они выглядывали из зарослей словно страшные звери, готовые в любую минуту выскочить из своих засад и кинуться на того, кто посмеет сунуться в трубу.

В другое время Егорка, пожалуй, предложил бы Гришке повернуть назад, но сейчас отступать нельзя: ведь всего лишь какой-то час назад он хвастался, что никогда ничего не боится. Нет уж, — решил Егорка, — пусть лучше о доме первым заговорит Гришка, он же будет пока молчать и сделает то, что полагается делать храбрецам — обнажит оружие.

Отвязав косарь, Егорка взял его в правую руку и отвел ее назад, чтобы размахнуться.

Гришка о доме не заговаривал. Подняв с земли и крепко зажав в руке большую гальку, он выставил левую ногу вперед.

Кто его знает, сколько бы времени они простояли так, воинственно и выжидающе, если не было бы с ними еще и третьего. Видя, как напряженно, с опаской глядят на заросшую канаву и трубу старшие товарищи, Мишка все больше и больше пугался и в конце концов не выдержал.

— А! А! А! — прорезал мертвую тишину его звонкий голос.

От неожиданности Егорка и Гришка шарахнулись под откос, бычок же взмахнул хвостом и тряхнул головой.

Оставшись один, Мишка заревел еще пуще.

— Ты чего? Ты чего? — зашикали враз вернувшиеся беглецы.

— Боюсь! — вопил Мишка.

— Чего же ты боишься? Ну, чего?

— А вы, а вы чего боитесь? — захлебывался Мишка.

— Я ничего не боюсь, — храбрился, посматривая на трубу, Егорка.

— И я ничего не боюсь, — заверял Гришка и тоже косился в сторону канавы.

— А убежали? — тянул Мишка.

— У меня под ногами глиняный ком рассыпался, вот я и сорвался, — оправдывался Гришка.

— А я поскользнулся. Бояться тут нечего. В эту трубу наши большие ребятишки сколько раз лазили — и ничего. Не плачь, — уговаривал Егорка. — Посмотри, вон тятину

будку видно, а вон семафор стоит, а вот птички на проводах сидят. Ну, не реви же!

Мишка замолчал.

Сказанные Мишке слова о том, что «большие ребята сколько раз лазили в трубу — и ничего» подбодрили и Гришку и самого Егорку. Действительно, раз другие лазили в трубу, то почему же они не могут пройти над ней по линии? К тому же ясно, что сейчас ни в трубе, ни в канаве никого нет. Если бы там кто-нибудь сидел, то непременно услышал бы Мишкин рев и уже давно выскочил бы оттуда. А то как было там все, так и оставалось: спокойно, тихо.

— Чего мы тут стоим? Пошли! — скомандовал Егорка.

— Теперь можно идти, раз отдохнули, — отозвался Гришка.

…Наконец ребята очутились на половине пути. Отдыхать решили около верстового столба, как раз против березы. Прежде чем опуститься на землю, Мишка поинтересовался:

— Сколько вы дадите мне хлеба?

— Разделим поровну, — ответил Егорка;

— А как это поровну?

— А так. Я отломлю тебе немножко от своего куска, а Гришка — от своего.

— Нет уж, — запротестовал Мишка, — раз поровну, так поровну: ты отламывай полкуска и Гришка тоже пол куска.

— Ишь ты какой хитрый, у тебя тогда будет больше.

— Ну и пусть больше, я сильно есть хочу.

— И мы хотим.

— Я маленький. Давайте хлеб. А то я всем расскажу, как вы трусили: два раза убегали от меня. Вот…

Не согласиться с Мишкиным требованием было нельзя. Егорка и Гришка сунули руки в карманы, но кусков там не оказалось — они превратились в мелкие крошки.

— Разини! Я когда вам говорил, давайте делать передых, а вы все шли и шли… — На Мишкиных глазах навернулись слезы.

— Не плачь, — утешал Гришка. — Крошки лучше, вкуснее. Куски надо кусать да разжевывать, а крошки готовенькие, мяконькие. Я, когда хочу есть, глотаю их целиком.

— А делить как? — хныкал Мишка. — Их же не сосчитаешь.

— Вот так. — Егорка вытащил из кармана полную горсть крошек и высыпал их в Мишкин ковш. — Ешь и перестань хныкать. Какой нашелся!

— Давай и ты.

Мишка поднес ковш Гришке. Тот тоже достал из кармана добрую порцию и отдал Мишке.

Ребята уселись около верстового столба и принялись за еду.

Переход через трубу, дележка крошек и еда настолько поглотили внимание ребят, что они и не заметили, как небесная «каша» заваривается уже над их головами. Черная лохматая туча еще не застелила солнце, но уже подбиралась к нему и вот-вот должна была закрыть его.

Гришка первый вскочил на ноги и, показывая в сторону разъезда, крикнул: