Егоша и маленькие, маленькие бабочки...

Попова Елена

— Травку? — изумился законопослушный Егоша.

— Откуда у вас травка, если у нас ее не будет? Надо ж расслабиться ино­гда. Ведь гоняют как нас! Гоняют! И все равно лучше, чем здесь. Сравнения нет! Хоть Машку мою увижу!

— Она тоже ангел? — спросил Егоша.

— Самый что ни на есть. Только по другому ведомству. Я работаю с номерами в программе, вот как с тобой. А она — вообще. Вообще! Большой души. Ладно, поговорили и хватит.

— Прямо сейчас? В воскресенье? — уныло спросил Егоша.

— Да без разницы. Мне ваши дни недели,

эта тетрадь в клеточку, вот как надоели! — и Миша-ангел выразительно постучал ладонью по своей длинной шее. — Ну, мы по-быстрому. Энергию нам, конечно, лимитируют, но я до своей не жадный. Что нам колбаситься по транспортам.

Миша-ангел взял Егошу за руку, за запястье. И исчезла улица, и дома, и город — они стояли в огромном вестибюле, а вокруг носились как безумные полчища клерков.

— Нам в судебный зал, — сказал Миша-ангел, минуя очередь. — Нам в судебный зал! — втолкнул Егошу в лифт.

Зал суда был огромен, и можно даже сказать, необъятен, но в какой-то момент Егоше показалось, что он уменьшился до размеров железнодорожно­го вагона. В центре, в углублении, как в яме, сидел несчастный Ив-Ив, над ним, образуя полукруг, возвышались судьи. Поодаль, но тоже на возвышении, сидели свидетели. Среди них Егоша сразу узнал того, кто приезжал к ним на поле и привез бумагу с подписями. Узнал его рыбьи какие-то глаза за толсты­ми стеклами очков. На Егошу он не смотрел.

Между тем Ив-Ив совсем не выглядел таким уж несчастным, напротив, он прямил спину и смотрел вызывающе и гордо.

Судьи были в мантиях неопределенного цвета, а на головах не то шапки, не то шлемы, открывающие только лица — довольно добродушные, розовые, полные.

— Жируют, — шепнул Егоше на ухо Миша-ангел. — Жируют. У них, знаешь, какой паек? И работа плевая.

Поднялся один из судей, довольно внушительный, особенно возвышаю­щийся над сидящим в яме Ив-Ивом, и тихим голосом, монотонно стал пере­числять его прегрешения. В то же время прямо над головой Ив-Ива появи­лись изображения текстов, отдельных подписей и людей. В какой-то момент Егоша к изумлению своему увидел не себя, а свою собственную руку, очень знакомый рукав его собственной клетчатой рубашки, открывавшуюся перед ним дверь подъезда, свой двор и Ив-Ива, сидящего на лавочке у подъезда. И дальше все как и было. Ив-Ив в машине, его и свой голос.

— Не пугайся, — сказал Миша-ангел на ухо Егоше. — Это с тебя счи­тали.

И все шло дальше, как оно и было. И в поезде, и проводница, и то, как Ив- Ив сказал: «На стакан чаю денег пожалел», а ведь пожалел, и Егоше совсем уже неуместно опять стало стыдно. да, и палатка на поле. И Ив-Ив, бега­ющий по этому полю и кричащий: «Свобода! Свобода!»

— Упекут! — шепнул Миша-ангел.

— Куда? — испуганно спросил Егоша.

— А. Мест много.

Егоша посмотрел на лицо главного обвинителя — оно не было уже ни круглым, ни розовым, ни добродушным, а как-то сурово вытянулось и даже изменило цвет, как-то посерело. Егоша глянул на других

судей — с ними про­изошло то же самое. Ив-Ив же съежился и казался совсем маленьким в своей яме. Егоше стало его очень жалко.

Наконец бесконечная обвинительная речь была закончена.

— Кажется, все ясно? — сказал главный обвинитель.

Судьи согласно закивали головами.

— Кто из присутствующих может что-нибудь добавить?

Тут Егоша встал и неожиданно для всех, и даже для самого себя, и даже для Миши-ангела, который не успел распознать и поймать его мысль, сказал:

— Я.

Между тем лица судей еще больше вытянулись и посерели.

— Ты с ума сошел! — шепнул Миша-ангел.

— Он просто хотел, чтобы был профсоюз. — запинаясь, сказал Егоша.

В голосе главного обвинителя появилось даже что-то шипящее:

— Обвиняемый прекрасно знал наше мнение, обвиняемый знал, что по нашему мнению, которому он должен беспрекословно подчиняться, демо­кратия на Земле под большим вопросом. Это просто его личный бунт. Он соблазнял малых сих.

— Он только хотел, чтобы был отпуск. — сказал Егоша вдруг твер­же. — Это справедливо.

— Справедливость на Земле тоже под большим вопросом.

— Справедливость — это справедливость! — вдруг отчаянно вскричал Егоша. — Как без справедливости?

И тут наступило молчание.

— Обалдеть! — выдавил Миша-ангел. — Даже я тебя не знал.

Один из судей, помельче главного обвинителя, но с густым таким гром­ким голосом, сказал:

— Закон (и он назвал длиннющую цифру и несколько латинских букв) гласит — если один из присутствующих на суде не согласен с решением суда, решение не может быть принято.

Судьи встали одновременно и удалились один за другим, дно ямы, в которой сидел Ив-Ив, поехало куда-то вниз, над головой его сомкнулась решетка.

Егоша и Миша-ангел сидели в небольшом мрачноватом кафе, освещенном несколькими тусклыми лампочками, ну это и понятно, ведь кафе находилось рядом с залом суда, а Мише-ангелу вдруг очень захотелось выпить кофе. Кроме того, там можно было курить. Миша-ангел торопливо прихлебывал кофе и одновременно курил, он был взволнован и даже как будто чуть-чуть виноват.

— Думаешь, мне его не жалко? — сказал Миша-ангел, глядя не в глаза, а куда-то поверх Егоши.

— А как у тебя — жалко? — вдруг спросил Егоша. — Если мне жалко, так у меня как будто то, что с ним, со мной.

— У меня, понятно, по-другому. Но тоже что-то покалывает.

— Где? — спросил Егоша.

— Понятно где. В голове. Я бы, может, тоже его защитил! — сказал Миша-ангел вдруг дерзко, но тут же переменил тон. — Сам знаешь, какая у нас дисциплина. Видел, что я пережил.

— Да, — сказал Егоша. — Ты пережил.

— Вот-вот!

Миша-ангел смотрел на Егошу, как будто видел впервые.

— Да. — сказал он, наконец. — А казался таким смирным. Был у меня один, ну, по вашим расчетам, в начале девятнадцатого.