Эхо Безмолвия

Минаков Никита

И всему была огромная цена — жизнь.

Когда-то жизнь была самым ценным ресурсом. Человечество веками сражалось за неё, защищало её, считало её священной. Люди боялись смерти, дорожили каждой секундой своего существования. Но теперь…

Теперь жизнь ничего не стоит.

Её можно купить. За деньги, за влияние, за ложь. Теперь цивилизации рушились не из-за великих войн, а из-за одного приказа, одного нажатия кнопки. Теперь не требовалось армий, чтобы стереть народ с лица планеты — достаточно было протонной бомбы или одной вспышки сверхнового оружия.

Гибель цивилизаций —

это не просто трагедия.

Это пятно на великой истории всех народов.

Игорь невольно сжал кулаки.

Сейчас, на его глазах, шла ещё одна война. Ещё одна цивилизация могла исчезнуть.

И на этот раз он не собирался оставаться наблюдателем.

Глава 14. Голос пустоты

Город будущего сиял в этот день особенно ярко. Владивосток, огромный мегаполис, в котором смешались старое и новое, простирался перед ними, словно сверкающий океан из стекла и света. Высокие небоскрёбы с панорамными окнами поднимались в небо, отражая солнечные лучи, а между ними парили транспортные капсулы, несущие людей сквозь городские магистрали. Но среди всего этого великолепия было и нечто традиционное — старые улицы, сохранившие дух прошлого. Узкие мостовые с вымощенной плиткой, уютные кафе с деревянными террасами, рыбаки, сидящие на берегу и закидывающие удочки в воду, словно никакое будущее не могло стереть их привычки.

Церемония проходила в одной из старинных церквей на окраине города. Она была окружена высокими деревьями, чьи листья едва колыхались под дыханием прибрежного бриза. Свена выбрала это место. Она всегда любила традиции, несмотря на то, что мир стремительно менялся.

Свена…

Она стояла перед ним в белоснежном платье, украшенном серебряными нитями, которые ловили свет и переливались, словно искры. Волосы её были светлыми, почти белыми, с лёгким пепельным оттенком, а глаза — небесно-голубыми, как у её предков. Родители Свены были мигрантами из Норвегии, переселившимися в Россию в начале XXI века. Её отец, строгий, но добродушный человек, всегда верил, что кровь викингов течёт в их жилах, а мать рассказывала ей сказания о древних королях и северных морях.

Свена улыбалась, глядя на него. Её улыбка всегда имела какое-то особое свойство — она словно разрушала стены, которые он воздвигал внутри себя.

— Ты готов? — шепнула она, держа его за руку.

Рикард в ответ лишь сжал её пальцы чуть крепче.

Священник произнёс слова, которые он едва слушал. Всё слилось в один тёплый поток звуков, отражавшихся в куполе церкви. В тот момент ничего, кроме неё, не существовало. Ни город, ни люди, ни даже будущее, которое уготовила ему судьба. Только она.

Когда раздались аплодисменты, и кольца мягко скользнули по пальцам, мир на мгновение замер. Владивосток за пределами церкви продолжал жить своей жизнью, но для них началась новая глава.

На выходе их встречали друзья, коллеги, даже незнакомцы, которые просто хотели разделить радость момента. Дроны с камерами кружили в воздухе, записывая каждую секунду, фиксируя этот день в вечности.

Позже они поднимались на Русский мост, светящийся огнями, и смотрели, как лунная дорога расстилалась по водной глади.

—

Мы справимся со всем, — сказала она тогда. — Главное — держаться вместе.

Рикард закрыл глаза.

Прошло столько лет.

Теперь её больше нет.

Теперь нет никого.

И только холодный ветер Инглизы шептал ему голосом пустоты.

Рикард открыл глаза.

Прошлое исчезло так же внезапно, как и накрыло его. Владивосток растворился в ночной дымке, сменившись совсем другой реальностью — холодной, тревожной, живущей в ожидании грядущей бури.

Он не сразу понял, где находится. Воспоминания настолько глубоко затянули его, что сознание словно провалилось в другую эпоху, и теперь ему требовалось несколько секунд, чтобы осознать настоящее.

Перед ним простирался старый лотакский рынок.

Это место давно потеряло свой прежний облик. Днём здесь ещё можно было встретить торговцев, которые пытались продать остатки товаров, добытых контрабандой или украденных с людских складов. Но ночью рынок принадлежал тем, кто больше не имел ни дома, ни надежды. Бездомные лотакийцы укрывались в тени разрушенных прилавков, возле стен заброшенных зданий, там, где не дул ветер. Они сбивались в маленькие группы, разводили слабые костры, чтобы согреться, и обменивались крошащимися кусками сухого хлеба.

Пламя костров отбрасывало на стены дрожащие тени. Их силуэты выглядели призрачно, и в этой дрожащей игре огня и мрака была своя пугающая поэзия.

Рикард шагнул вперёд, и под его тяжёлыми сапогами поскрипывал песок, вперемешку с остатками стекла и металлического мусора. Где-то вдали слышался тихий кашель, кто-то пробормотал проклятие на своём языке, но никто не обращал на него внимания.

Он увидел Лили.

Она сидела на краю старой каменной платформы, прислонившись спиной к металлическому каркасу давно разрушенного павильона. В её глазах отражался танец пламени, а руки были сложены на груди. Она ждала его.

Но тишина этого мрачного места была не абсолютной.

Сквозь ночную мглу раздавался голос.

Глубокий, ровный, сильный.

— …и увидел я новый мир, ибо прежний мир исчез, и не осталось в нём ни боли, ни слёз… — говорил кто-то, и этот голос разносился над рынком, как эхом по пустым улицам.

Рикард нахмурился.

Он обернулся в сторону звука и увидел, как неподалёку, у самого большого костра, стоял человек. Высокий, худой, с серебряными волосами и одеждой, которая слишком сильно напоминала земные монашеские одеяния. Он стоял на возвышенности, рядом с ним лежала старая книга, и говорил — не громко, но достаточно чётко, чтобы его слышали все вокруг.

— Вы думаете, что забыты, но Всевышний слышит каждого. Вы страдаете, но страдания очищают вас. Скоро мы увидим рассвет, который принесёт новую жизнь…

— Опять он, — тихо сказала Лили, не поворачивая головы.

Рикард приблизился к ней, скрестил руки на груди и посмотрел на проповедника.

— Кто он?

— Человек с Земли, — Лили наконец повернула голову и посмотрела на него. — Его называют просто Проповедником. Он приходит сюда каждую ночь и говорит… о вере, о спасении. О том, что даже у тех, кто потерял всё, есть надежда.