Эхо Древних
Шрифт:
Домой спешили все, и обратный путь проходил куда быстрее, чем недавний злосчастный поход. Мужики попросту бросили отягощавшее их рудельское барахло – мебель, громоздкий шатёр и прочее.
По вопросу, что делать, вернувшись в деревню, мнения разделились.
– Да что тут думать! Собираем пожитки, детей да баб – и бегом на север, под защиту орсийских стен! – настойчиво доказывали одни.
– Знаете, сколько там таких умников соберется? – возражали другие, - да вас попросту в город не впустят! Останетесь снаружи, когда пустынники подойдут – такой судьбы и врагу не пожелаешь.
–
– А то и несу! Наместнику может воины и нужны, но точно не бабы ваши с детьми малыми! Не надо никуда бежать! Останемся дома, сделаем вид, что в ополчении не участвовали и ни на какую войну не ходили.
– Вот жеж ты скотина! Небось, прикинешься ещё, что ждал уважаемых гостей, которые избавят тебя от тяжкого бремени имперского подданства?
– А кабы и так. Если оно во спасение! Тем более, это ж понарошку, военная хитрость якобы…
Каждая сторона приводила веские доводы, и потому Мишеку трудно было выбрать к кому примкнуть. Уезжать в наверняка переполненную беженцами столицу провинции – глупо, да и бабка уже слишком стара для подобных передряг. Покориться завоевателям – страшно. Кто знает, что они начнут вытворять. Ведь каждый с детства помнит байки, что пустынники воруют детей и жрут человечину. Детские страшилки, конечно, но вдруг неспроста народ такое выдумал…
Усугубило ситуацию, что мнения лучших друзей – Бориша и Шмелека – тоже разделились. Бориш, имевший в деревне мастерскую, какое-никакое хозяйство, молодую жену, которая уже восьмой месяц как на сносях, уезжать отказался наотрез. А неотягощенный ничем и никем Шмелек наоборот громче всех драл глотку, что нужно идти в город. Дескать, там тоже бойцы нужны, ополченцы мы или нет?
И только когда вдали уже завиднелись родные штыряковские крыши, Мишек принял решение.
– Остаюсь, мужики. Куда мне с мамкой и больной старухой в беженцы-то…
Бориш понимающе кивнул, Шмелек презрительно сплюнул сквозь зубы.
– Если что пойдет не так, - продолжил Мишек, - сбегу в лес. Будем бить врагов тайно, из кустов да по ночам. Верно, Бориш?
– А то!
– Вояки сраные, - бросил с досадой Шмелек и поспешил вперёд, не желая больше ни о чем спорить с товарищами.
Деревенские детишки приметили мужицкий отряд издали, подняли шум. Загомонили бабы, их крики поддержала разноголосыми воплями домашняя скотина. Навстречу ополченцам высыпала целая толпа встречающих, среди которых Мишек разглядел и мать. В том самом шерстяном платке, который он купил ей в последней поездке на городское торжище.
Женщины обнимали и целовали мужей и сыновей, радовались тому, что все вернулись невредимыми. Впрочем, у многих радость вскоре сменилась слезами, когда узнали, что пора собирать пожитки и срочно уходить.
Большинство решивших стать беженцами не дожидались утра, а выехали вечером того же дня. Наспех прощались с земляками, желали удачи, надеялись ещё встретиться. Мишек с Боришем проводили Шмелека, но тот хмурился и не пожелал обняться на дорожку. Лишь сухо кивнул и отвернулся – обиделся,
Рано утром уехало еще несколько семей. Примерно половина хат в деревне опустела.
Оставшиеся пробовали жить обычной жизнью, но получалось плохо – в воздухе витали тревога и тяжелое предчувствие беды. В то, что вражье войско обойдет Штыряки стороной, верилось с трудом. Все-таки поселение расположилось на пути в столицу, тут ведь всего час по просёлку – и уже на главном тракте…
Бабушка Мишека много молилась, просила помощи и у раскладной книжечки имперского молитвенника – звездуна, и у старых костяных болванчиков – хранителей дома и рода.
Бориш ударился в творчество и не выходил из хаты – малевал новую лубочную историю на тему последних событий.
А Мишек не знал, чем себя занять. Работа не ладилась, ничего не хотелось. Забирался на крышу, будто бы снова собираясь её чинить, а потом просто сидел и смотрел сверху на дорогу, уходившую на юг. Словно бы ждал кого-то. Хотя понятно кого – незваных гостей.
Они появились спустя двое суток.
Довольно большой отряд из сотни, а то и больше, воинов.
В голове колонны, верхом на огромном желтом носороге, ехал темнокожий предводитель, облаченный в помятую кирасу имперского рыцаря, наверняка трофейную. Седла не было – голые мускулистые ляжки просто сжимали бока чудовищного зверя. Поперек холки покачивалось короткое копьё с удивительно длинным и широким, словно меч, наконечником. На поясе болтался массивный шестопёр с острыми лопастями.
Такие же рослые и дочерна загорелые воины трусцой бежали следом за своим предводителем. Многие из них тоже нарядились в трофейные шлемы и панцири, остальные украшали себя лишь шкурами и яркими перьями.
Из пёстрой толпы чернокожих заметно выделялся один человек в длинном плаще с наброшенным на голову капюшоном. Во-первых, он был единственным всадником, кроме командира, и сидел на низкой лохматой лошадке. Во-вторых, лицо и руки незнакомца, порой высовывавшиеся из-под одеяния, казались белыми, словно пепел, что необычайно контрастировало с цветом кожи сопровождающих его воинов. Мишек слыхал об альбиносах, но видеть их никогда раньше не приходилось.
Многие люди Юга верили в магическую силу альбиносов. Некоторые им поклонялись, другие, наоборот, избегали и боялись. А третьи охотились на белокожих, изготавливая из отрубленных пальцев, ушей и скальпов магические талисманы. Наиболее бредовой казалась вера в то, что защитная одежда, сшитая из кожи альбиноса, сделает воина неуязвимым для вражеских стрел и копий. В общем, как бы там ни было, в этом войске белокожий явно не выглядел жертвой, а возможно и занимал важный пост.
Приближающийся отряд первым заметил не только Мишек, но и пара пацанов, игравших в пыли у дороги. Ребята так растерялись, что не бросились убегать, а, разинув рты, застыли на месте. Так и стояли, словно вкопанные, пока чужаки не поравнялись с ними. На мгновение сердце Мишека тревожно сжалось – представил, как взлетает шестопёр в руке южанина и обрушивается на головы мальчикам. Но, к счастью, обошлось.