Эхо (Сборник фантастических рассказов)
Шрифт:
— А вы верите? — спрашивает он Инну.
— Верю.
В Хан-Гулаке Инна четыре месяца. Григорий и того меньше — два. И кажется, любит ее.
В кабинете Григорий садится за письменный стол. Сегодня он свободен от вахты. У главного телескопа Гуранов. По праву директором обсерватории быть Гуранову, а не ему, Григорию Слегу. Но все сложилось иначе.
Из Бюракана, где Григорий работал руководителем группы, его вызвали в академию в январе. Москва встретила Григория вьюгами и плоским холодным солнцем, которое он не любил. Москву Григорий не любил тоже: здесь началась
Элину Григорий не встретил, а в академии у него был разговор:
— Погиб директор Хан-Гулакской обсерватории.
— Павел Васильевич?.. — Григорий знал Фирсова. — Отчего?
— Никто толком не знает. Фотографировал чистое небо. Последним его словом было — лебеди.
— Лебеди?.. — Григорию только и оставалось, что задавать вопросы.
— Это и удивительно. Поезжайте директором в Хан-Гулак.
— Но там Гуранов!
— Гуранов не верит в лебедей.
— Кто-нибудь верит?
Впечатление от разговора складывалось такое, что в лебедей верят в Москве.
— Поезжайте. Разберитесь на месте.
В Хан-Гулаке Григория встретила тишина. И растерянность — в обсерватории. Сотрудники были подавлены трагическим случаем. Гуранов отмалчивался. На прямой вопрос о лебедях, помянутых Павлом Васильевичем, глядя из-подо лба, сказал:
— Утопия…
Инна долго молчала и только на нетерпеливое Григория: «Будет ли кто-нибудь говорить в обсерватории?» — ответила:
— Думаю, это правда.
— Павел Васильевич прав?
— Думаю, — повторила девушка. — Но я ничего не знаю.
Архивом Павла Васильевича Григорий занимается второй месяц, не отрываясь, однако, от своей книги. С Инной его сблизили слалом, прогулки в горы. Григорий ждал, что она заговорит о лебедях, но Инна молчала и только сегодня неожиданно спросила, верит ли он в лебедей. Отчего ему верить? Никаких доказательств нет.
И не будет. Он приехал ловить Синюю птицу. Хороша романтика в двадцать лет для младшего сотрудника Инны Гранек. А здесь нужен следователь. Или психолог. Почему погиб Павел Васильевич? В душевную болезнь Фирсова — в обсерватории был и такой разговор — Григорий не верит. Но фотографировать чистое небо!..
Разгадать тайну не под силу Григорию. Надо было отказаться от поездки. В Бюракане у Григория хорошая работа, друзья. А здесь — молчальники: Сергеев, брат и сестра Сурковы — все ходят набравши в рот воды.
Григорий вынимает нижний ящик стола: последнее, что осталось еще не просмотренным из архива Павла Васильевича. Здесь письма…
В Хан-Гулаке Григорий чувствует себя неуютно. Вроде бы не у дел.
И он недоволен собой, Хан-Гулаком. Недоволен, что приходится разбирать бумаги, касаться жизни, бывшей далеко от него и угасшей трагически. Не ему совать нос в эти дела. И в обсерваторию — тоже.
Одно к другому Григорий откладывает чужие письма: из Москвы, Пулкова, Варшавы
— Можно войти?
Это Инна. Она несколько раз повторяет:
— Можно войти, Григорий?..
— Входите! — кричит он, опомнившись.
Прежде Инна не приходила без вызова. Но Григорию некогда удивляться.
Инна нерешительно остановилась у двери. Хочет чтото сказать? Что? Спрашивать Григорию неудобно. И некогда: позади нее лаборант Сергеев — принес проявленную фотографию, еще влажную.
— Что вы сняли, Григорий Константинович? — спрашивает он. — Ножницы?..
Инна берет фотографию из его рук. Секунду рассматривает ее, рвет на клочки.
— Не надо было фотографировать, — говорит она.
Григорий смотрит на все это из-за стола. Он еще придерживает листки, исписанные карандашом. Но успевает заметить: Инны на фотографии не было. Что-то другое блеснуло на влажном картоне. Два косо поставленных паруса?.. Чепуха какая-то — паруса!
Записки ученого Григорий и Инна читают вместе.
«Ночь на пятое декабря, — рассказывал Павел Васильевич, — выдалась ясная, с крупными звездами. Установив телескоп на переменную близ Капеллы Возничего, я вышел на башню обсерватории. Острый месяц опускался к горам, коснулся Багиры. Тень упала на левый, на правый берег реки, залила астрономический городок. Остались только звезды на небосводе. Да ветер: погода менялась. Я хотел уже возвращаться вниз, как вдруг увидел на снегу искры, вернее, звезды. Они шевелились, мерцали так же, как на небе. Я встряхнул головой: какие звезды могут быть на земле?.. Глядел и не мог разобраться в своих ощущениях: кажется, испугался. Потом кинулся вниз. Спускаясь по лестнице, поминутно оглядывался. Звезды дрожали и шевелились.
С террасы я еще видел их, но когда спустился на землю, звезды от меня заслонил пригорок. Я побежал через поле, поднялся на пригорок. Россыпь звезд была здесь — под ногами. И здесь был ветер — начинался буран.
И тут я услышал голос:
— Не подходи, человек…
От неосторожного движения я сполз по откосу на беpeг.
— Ты сломаешь мне крылья! — сказал тот же голос.
У меня зашевелились под шапкой волосы. Я видел обрыв, заснеженную реку, но звезд, которые только что были, не стало. Голос сказал:
— Не бойся меня. Я погибаю.
Тогда я спросил, почти крикнул:
— Кто ты?..
Прошла пауза, показавшаяся мне вечностью, прежде чем я услышал:
— Невидимый…
— Здесь были звезды, — сказал я невпопад. — Где они?
— Отражение звезд у меня на крыльях, — последовал ответ. — Ты их не видишь снизу.
Надо мной, кроме неба и ветра, ничего не было.
— Протяни руку.
Я протянул руку. Ощутил что-то легкое, податливое.
— Вот ты какой… человек, — сказал голос.