Эхо шагов
Шрифт:
А негативы и отпечатки портретов исчезли бесследно. Таким образом, все, что осталось от творчества замечательного портретиста, — это случайно сохранившиеся работы в частных коллекциях. Их изначально было немного: художница, говорят, была очень избирательна. А уж после того, как прокатилась война, опустошив все и вся… Что говорить, раритеты исчисляются крупицами. Тем дороже то, что хранится в нашем доме.
Для меня эти портреты как часть природного зрения: вижу их столько, сколько помню себя. И имя «Романюк» — это название тому, откуда пришли эти портреты. И что обозначило веху семейной истории.
Я мысленно приказал себе: каждый день по этюду.
…Вокруг были такие мотивы, что глаза разбегались. Я напоминал себе алчного старика из восточной сказки, попавшего в пещеру с сокровищами.
…Если у художника засыхают краски на палитре, это — саботаж. Или, может быть, он умер?..
— Санчо, где ты?
— Я здесь, — откликалась Она.
Она сама называла себя так, когда укладывала сумку с провизией и тяжелый складной этюдный зонт. И шлепала босыми ногами по траве или по песку…
У нее смуглое и строгое лицо. Оно остается оливковым и зимой, а летом покрывается розовым пушком.
…Она сидит перед зеркалом.
— …И вообще, я добродетельная жена. По при-зва-ни-ю. Ясно?
Она говорит сквозь шпильки в зубах, ловко изгибаясь в талии, чтобы увидеть в зеркале затылок.
Не-е. Я-то знаю, что это игра. Веселая игра.
— Санчо, где ты?
— Я здесь!
Пока я пишу этюд, она в стороне сидит тихо-тихо. Я даже не знаю, что она делает. Я никогда не оглядываюсь, а она никогда не подходит во время работы. Это негласный, необъявленный, неподписанный договор.
Между нами установились какие-то законы отношений, которые мы не называем и не обсуждаем. Просто они есть. Она их слышит безошибочно, и я благодарен за это.
Ей свойственно все, кроме посредственности.
Художник всегда одинок, но дайте мне единомышленника в моем одиночестве, и я смогу победить армию…
Единомышленник — это тот, кто не посягает, а тихо, тихо, тихо… Единомышленник это тот, кто тихо-тихо есть.
— Санчо, где ты?
— Я здесь, — отвечает она сквозь шпильки во рту.
Поразительно. Как ни крути, как ни переставляй, обстановка остается одной и той же: этюды
И где бы я ни был — меня, как магнитом, тянуло домой. И даже если Ее нет дома, в комнате царит Ее дух, Ее запах, атмосфера Ее присутствия от где и как попало брошенных в спешке вещей.
Наше жилье принимает ее лицо, и это, слава Богу, не зависит ни от каких новшеств…
Художник Михаил Нестеров. Рубеж
Письма художника Михаила Нестерова.
Многоуважаемый Собрат!
Мне было очень приятно Ваше очень такое хорошее, такое молодое письмо. Оно внесло в мою жизнь, в мою уходящую жизнь сознание, что жизнь прожита как-то не совсем бесцельно…
Вот наступят более теплые дни, и соберусь (в Третьяковку), полюбуюсь вновь вашей искренней живой картиной.
Буду ожидать Вашего приезда в Москву, Вашего с Вашим другом посещения меня (имеется в виду Самуил Кручаков, соавтор по картине «Шевченко в казарме». — А. Л.).
…Работайте с доверием к природе, к человеку, любите и то, и другое любовью простой, искренней, и вы получите доказательства взаимности.
…Приезжайте поскорее, буду ждать вашего приезда в Москву. Приезжайте, побеседуем об искусстве, о том, что нам близко всем.
Привет вашему другу, будьте здоровы и благополучны…
…Здоровье мое «так себе». Да иным оно и быть не может: 1-го июня мне исполнится 79 лет!
30 мая 41 г. Мих. Нестеров
Из переписки отца с художником Михаилом Нестеровым сохранились два письма: одно датировано 9 февраля, второе, последнее, — 30 мая 1941 года. (Письма Михаила Нестерова к И. Литинскому находятся в ЦГАМЛИ Украины, «Фонд Литинского»).
30-е мая 1941 года. Совсем недолго, совсем накануне… Еще двадцать три дня… Еще можно остановиться, оглянуться на несколько месяцев назад, увидеть Москву, Третьяковку, Всесоюзную выставку, двух молодых, ошалевших от счастья художников — Самуила Кручакова и Ибрагима Литинского, — похвалу классика, переписку с ним…
Все складывалось удивительно, наредкость удачно, вот-вот будет закончена следующая картина. Для совместной работы над ней художники сняли в Киево-Печерской лавре мастерскую — бывшее место богомазов, — и работа эта почти готова — многофигурная, сложная композиция. Кто мог знать, кто мог предвидеть, что через три месяца от нее не останется и подрамника…
А у Литинского еще не до конца реализован договор с Театральным музеем Украины. Уже добрых два-три года работает он над портретами корифеев украинских театров. Два портрета А. Саксаганского, портреты Натальи Ужвий, И. Паторжинского, Терентия Юры, А. Ватули уже в музее. Предстоит еще работа с Бучмой и Шумским (пока они только в набросках — эскизы приняты уже худсоветом и ждут реализации).
Осенью предстоит следующая выставка. А осталось 23 дня. Еще двадцать три дня они будут счастливы и беззаботны.