Эхо во тьме
Шрифт:
Что мне теперь делать, Господи? Куда мне теперь идти отсюда?
Когда она услышала шаги со стороны верхнего коридора, ей захотелось встать и убежать. Ее сердце снова тяжело забилось, но, увидев, что это Юлий, а не Марк, она снова успокоилась. Он спускался к ней.
— Госпожа Феба хочет видеть тебя.
Хадасса встала и пошла вслед за ним.
Когда они дошли до лестницы, Юлий оглянулся на нее. По ее походке было видно, как она устала.
— Я донесу тебя, — сказал Юлий. Подняв ее, он почувствовал, как она вздрогнула от боли.
Феба сидела в своем
Феба улыбнулась ей.
— Пожалуйста, Хадасса, садись. Ты выглядишь такой уставшей.
Хадасса села, откинулась назад, выпрямив спину, слегка склонила голову и опустила руки на колени. У нее немного кружилась голова от поста, и она стиснула зубы от сильной боли в бедре.
— Ты хорошо и верно служила нам, — сказала Феба. Она улыбнулась, ее глаза светились теплом. — Когда-то, в Риме, я доверила тебе мою дочь. Я просила тебя ухаживать за ней и заботиться о ней. Я просила тебя быть с ней при любых обстоятельствах. Ты все это выполнила, Хадасса, и не только это. Несмотря на все то, что Юлия делала с тобой, ты оставалась ей другом. — На глазах Фебы заблестели слезы. — Я так благодарна Богу за то, что ты появилась в нашей жизни, и за все те благословения, которые Он еще даст мне, пока я не оставлю эту землю.
Хадасса опустила голову, преисполненная такой благодатью и таким обетованием.
— Это труд Господа, моя госпожа, а не мой. — Да. Это Ты, Господь.
— Я бы хотела спросить у тебя еще кое-что, Хадасса, но знаю, что не имею на это права, — в волнении сказала Феба. — Я помню, как ты придала мне силы несколько месяцев назад, когда пришла сюда с врачом. Я научилась во всем доверяться Господу. — Какой бы ни была Божья воля относительно Марка, так тому и суждено быть. И даже мать не вправе вмешиваться в Божьи планы, пытаясь что-то делать своими силами. Она могла делать только то, что, очевидно, необходимо было сделать уже давно, а потом молиться о том, чего желало ее сердце. Она могла надеяться.
— Ты столько сделала для нас доброго, теперь и я хочу сделать для тебя доброе дело, — сказала Феба и протянула ей небольшой свиток. Хадасса взяла его дрожащими пальцами.
— Это документ о твоем освобождении, Хадасса. Ты свободна. Теперь ты вольна остаться здесь или уйти — как ты сама пожелаешь.
Хадасса показалось, что она потеряла дар речи. Ее переполняли эмоции, но при этом она не испытывала восторга. Скорее, она почувствовала печаль. Вероятно, это и был Божий ответ. Теперь она могла покинуть семью Валерианов, вернуться к Александру и путешествовать вместе с ним, изучая травы и познавая новые методы лечения на полях сражений.
Феба заметила, как Хадасса замерла на месте, как ее маленькая рука сжала этот свиток. Она прониклась к ней состраданием.
— Мне хочется надеяться, что ты останешься, — тихо сказала она, — но я знаю — что бы ты ни делала, ты поступишь по Божьей воле.
— Спасибо тебе, моя госпожа.
— Ты, наверное, голодна, как и я, — оживленно заговорила Феба, украдкой смахивая слезы. Преломив хлеб, она дала половину Хадассе.
Хадасса обмакнула хлеб в вино, которое Феба налила
Ели они в дружеском молчании.
— Марк хотел присоединиться к нам, но решил сам заняться приготовлением Юлии к погребению, — сказала Феба.
— Я приготовлю ее…
— Не нужно, моя дорогая. Там все в порядке. Юлий и Лавиния все сделают, — сказала Феба. — Ты должна отдохнуть. Ты свой труд исполнила, Хадасса. Юлия с Господом. — Она протянула к ней руку. — Пожалуйста, просто посиди со мной. Сядь на диван, как если бы ты навестила своего близкого друга. Ты для меня действительно друг. — «И не только, — сказало Фебе ее сердце. — Ты ведь считаешь ее своей дочерью. — Я буду очень рада, если ты останешься здесь на какое-то время. — О Господи, пусть она останется здесь навсегда.
Хадасса послушалась и опустилась на диван, облегченно вздохнув, когда ей удалось расслабить больную ногу. Поев, она стала бороться со сном и пыталась слушать, как Феба рассказывала ей о Юлии. Веки отяжелели.
— Это был долгий и тяжелый период, — сказала Феба. Она встала, смела со стола хлебные крошки и положила на перила, чтобы покормить голубей. Какая-то пичужка, сидевшая поодаль, тут же подскочила ближе. Судя по оперению, это была воробьиха. Очарованная увиденным, Феба протянула к ней руку, но та быстро вспорхнула, сев неподалеку, на виноградной лозе.
Феба подумала, не поступит ли так же и Хадасса, — не упорхнет ли из этого дома. Феба оглянулась на нее. Хадасса полулежала на диване и не двигалась, и Феба поняла, что она спит. Улыбнувшись, она подошла к ней, наклонилась и поцеловала ее в лоб. Отец Небесный, я уже отдала Тебе одну мою дочь. Молю Тебя о том, чтобы эта дочь осталась со мной.
Услышав шаги Марка, Феба выпрямилась. Когда он вошел, она увидела его лицо и быстро подняла палец к губам, после чего увела его в коридор, под аркаду.
— Я хочу поговорить с ней.
— Пусть она поспит, Марк.
— Я не могу ждать!
— У нее не хватит на это сил. Лавиния сказала, что она постилась с тех пор, как Юлия впала в кому, и ты прекрасно знаешь, сколько времени она просидела рядом с Юлией, не отходя от нее.
— Я все равно поговорю с ней.
— Потом. Не сейчас, когда ты такой уставший и сердитый.
Марк вздохнул, поняв, что в ее словах есть резон.
— Почему она ничего мне не говорила, мама? — сказал он, и в его голосе слышалось страдание. — Она здесь уже не один месяц. Я сидел с ней в этом алькове. У нее столько раз была возможность все сказать мне. Почему она молчала?
— Значит, она чувствовала, что ей необходимо молчать, иначе у нее ничего бы не получилось.
— По-твоему, она думала, что я ей чем-то угрожаю?
— Как она могла подумать такое?
— А тот араб, который ей помогал, именно так и думал. Наверняка она считает, что я тоже виноват в том, что она оказалась на арене. Ясно, что она не доверяла мне.
— Может быть, у нее были на то причины?
— Я просил ее стать моей женой!
— И ушел от нее в гневе, когда она тебе отказала, — деликатно напомнила ему Феба.