Эхо во тьме
Шрифт:
Он снова подумал о Цельсе.
— Наверное, этот влажный пар не идет тебе на пользу, — сказал он, протягивая ему полотенце.
Цельс взял у него полотенце и вытер лицо.
— Учась в Риме, ты узнал, как лечить такую лихорадку?
— Наш учитель там предписывал отдых, массаж и ограничение в пище, только это слабо помогало. Приступы лихорадки все равно повторялись. — Александр помолчал в нерешительности. — Просматривая истории болезни, я обратил внимание на одну вещь — лихорадка усиливается, когда человек испытывает усталость и слабость. Ко мне приходили здесь такие больные, и я советовал
— Предлагаешь мне тренироваться, как гладиатору? — сказал Цельс, невесело засмеявшись.
— Не совсем, — ответил Александр, не обратив внимания на его иронию. — Ведь те очищающие и рвотные средства, которые тебе назначил Флегон, только лишают тебя сил.
— Они очищают мой организм.
— Ты уже очистился. И теперь тебе надо набираться сил.
— Я уже не знаю, кому мне верить, Александр. У Витрувия свои взгляды. Я не отношусь к богам с должным уважением, и за это они меня наказывают. Флегон утверждает, что все дело в дисбалансе. А вот ты теперь говоришь мне совсем другое. — Цельс вздохнул и опустил голову на руки. — А я, испытывая приступы, хочу только одного — умереть и разом покончить с этим.
Александр положил руку Цельсу на плечо.
— Пойдем сейчас ко мне, ты немного отдохнешь, прежде чем отправиться к себе.
Они вышли из калидария. Александр направился во фригидарий и окунулся в бассейн, а Цельс пошел прямо в раздевалку. Выходя из бассейна, Александр дал Витрувию знак, что они уходят. Витрувий помахал ему на прощание рукой и растянулся на массажном столе.
Всю дорогу, пока они шли к дому, в котором Александр каждый день занимался медицинской практикой, Цельс молчал. На входной двери висела большая деревянная доска. На доске помещалось объявление о том, что врач ушел и будет только во второй половине дня. Два воина прошли мимо и кивнули Александру, который открывал дверь; Александр пропустил в дом Цельса, прошел вслед за ним и закрыл дверь за собой.
Внутреннее помещение освещал небольшой масляный светильник, стоявший в дальнем углу стола.
— Ну, как? — сказал Александр, видя, что Цельс оглядывает обстановку. — Что ты обо всем этом думаешь?
Присев на стул, Цельс плотнее закутался в свою накидку и еще раз осмотрел тускло освещенное помещение. По сравнению с той обстановкой, в которой трудился Флегон, здесь было тесно и просто, даже примитивно. Пол был земляным, а не мраморным. И все же, несмотря на отсутствие изысканности и богатства в убранстве, здесь все было на удивление хорошо оборудовано для молодого врача, только начинающего самостоятельную практику.
У западной стены располагалась узкая скамья, и, казалось, каждый квадратный дюйм пространства используется эффективно. У задней стены стоял небольшой стол. На нем находились пестик и ступка, небольшие весы, гирьки, маленькие мраморные коробочки для сухих лекарств. Полки, висевшие над столом, были заставлены небольшими сосудами, амфорами, стеклянными пузырьками, приземистыми баночками и другими емкостями, которые были все тщательно поименованы и рассортированы как вяжущие, каустические, очищающие, разъедающие, смягчающие
Взяв в руки скальпель, Цельс стал внимательно его рассматривать.
— Это из одной альпийской провинции, — гордо сказал Александр.
— Флегон говорит, что там делают самые лучшие хирургические инструменты, — заметил Цельс, аккуратно кладя скальпель на место.
— И довольно дорогие, — мрачно добавил Александр, подкладывая уголь в жаровню.
— Сколько времени ты уже здесь работаешь? — спросил Цельс, пододвигая стул поближе к теплу.
— Два месяца, — сказал Александр. — А до этого я большую часть времени проводил, выхаживая моего единственного пациента.
— Да, я слышал об этом, — сказал Цельс. — Молодую рабыню, кажется?
— Да. Христианку, которую вывели на съедение львам.
— Ты вылечил ее?
Александр ответил не сразу:
— Не совсем, но она идет на поправку.
Цельс нахмурился.
— Что ты имеешь в виду?
— Я имею в виду то, что не смог уберечь ее от инфекции. Раны на ее правой ноге гноились. Нужно было делать ампутацию, но когда я готовил ее к операции, раны оказались чистыми. Она сказала, что ее исцелил Иисус.
Цельс покачал головой, снова оглядев помещение.
— Стоило ли расставаться с Флегоном, чтобы спасти человека, который даже не отблагодарил тебя за свое спасение?
— А я не говорил, что девушка оказалась неблагодарной, — сказал Александр.
— И все же она не сказала, что в спасении ее жизни твоя заслуга.
— Не совсем так, — усмехнулся Александр. — Она сказала, что я был только орудием в руках Бога.
— Я слышал, что христиан считают какими-то сумасшедшими.
— Она не сумасшедшая. Просто немного странная.
— Какой бы она ни была, но из-за нее ты лишился больших перспектив. Если бы ты извинился перед Флегоном, я уверен, он бы принял тебя обратно. Он как-то сказал, что ты был лучшим учеником из всех, кого он помнит.
— Мне нет нужды извиняться перед ним, к тому же по некоторым вопросам у нас с ним принципиальные разногласия. Зачем мне возвращаться к нему?
— Ты три года учился в Александрии. Потом ты учился в Риме, у Като. Когда ты обрел все те знания, которые он мог тебе передать, ты переехал сюда, в Ефес, чтобы учиться у Флегона, зная, что он известен во всей империи. И вот теперь ты здесь, в этом невзрачном доме, рядом с общественными банями.
Александр засмеялся.
— Не переживай так за меня. Я сам выбрал этот путь.
— Но зачем? Если бы ты захотел, мог бы заниматься и более престижной практикой, даже в том же Риме. Был бы врачом самых знатных людей империи. Но вместо этого ты почему-то уходишь от Флегона, идешь своей дорогой — и вот, оказываешься здесь, в таком месте. Я этого не понимаю.
— За последние шесть месяцев я вылечил больше пациентов, чем видел их за год у Флегона, и мне не нужно, чтобы Трой дышал мне в спину, — сказал Александр, упомянув египетского раба своего учителя, который сам был талантливым хирургом и целителем.