Эхо во тьме
Шрифт:
Хадасса встала и преградила ему путь к постели.
— Что ты собираешься делать такого, что мне нужно выйти отсюда? — спросила она, вцепившись ему в руки и посмотрев на жуткие инструменты.
Александр наклонился к ней и прошептал:
— Она умрет, если я не умерщвлю ребенка.
— Ты собираешься его умертвить? — пораженно спросила Хадасса. Она снова посмотрела на инструменты и поняла, что Александр собирается расчленить ребенка и вытащить его из утробы. — Но ты не можешь этого сделать, Александр.
Он схватил ее за руку
— Ты хочешь, чтобы умерли и она, и ребенок? Ребенок не может выйти. Понимаешь ты или нет? При том положении, в каком он находится, он не может родиться.
— Тогда поверни его сам.
— Я не могу, — убежденно сказал он. При этом он показал ей свои руки, чтобы она увидела, какие они у него большие. — Может, ты сможешь?
— Но ты не должен идти на такое, Александр.
— Да, мне тяжело на это пойти, может быть, еще тяжелее, чем тебе, — сказал он с отчаянием в голосе, и в его глазах отразилась безысходность. — Но ничего другого теперь не остается. Роды слишком затянулись. И жизнь матери в такой ситуации важнее жизни ребенка.
— Для Бога они оба важны.
— Выйди и подожди, пока я тебя не позову. Я знаю, что ты не вынесешь такой операции. И лучше тебе не видеть всего этого. А после операции ты сможешь позаботиться о ней.
Он уже хотел идти к постели, но Хадасса неожиданно схватила его за руку.
— Прошу тебя, Александр!
— Слушай, если у тебя есть конкретные предложения, я готов тебя выслушать. Если нет, отойди и не мешай мне. Медлить больше нельзя. — В этот момент, как бы в подтверждение его правоты, Антония закричала снова.
Хадасса видела, что Александр сам не хочет делать то, на что он решился, но он считал, что это единственный путь спасти Антонию. Хадасса покачала головой.
— Нам нужно молиться.
— Молитва ее не спасет! Мне лучше знать, что надо делать.
Хадасса понимала, что у ребенка совсем мало шансов выжить.
Далее если он родится, вероятность, что он умрет, останется очень высокой. Настолько высокой, что, согласно закону, его нельзя будет похоронить в пределах городских стен и ему не успеют дать имя. Таких детей можно было только отнести в сад при вилле и смешать с кучей мусора. Существовала даже традиция помещать тело новорожденного в фундамент нового здания!
Хадасса взглянула на Хабинну и поняла, что на его поддержку рассчитывать не придется. Он думал только о жизни своей жены.
Уловив ее взгляд, Александр снова схватил ее за руку.
— Я не имею права дать ей умереть, Хадасса. Ты представляешь, что за человек ее муж? Это один из самых богатых людей в Ефесе. Он сидит за одним столом с проконсулом. Если его жена умрет у меня на руках, моей медицинской карьере конец. Понимаешь ты? Конец! Она рухнет, так толком и
Хадасса посмотрела ему прямо в глаза.
— Не стремись уничтожать человеческую жизнь. Проси помощи у Того, Кто сотворил и Антонию, и ее ребенка.
Александр отступил от Хадассы. Он не видел ее лица, закрытого покрывалом, но прекрасно слышал ее решительный тон.
— Тогда я умоляю и Его, и тебя. Обратись к своему Богу. Умоляю тебя, сделай это, — еле слышно сказал Александр. — Но молись искренне и поторопись, пусть Он услышит тебя как можно быстрее, потому что я не смогу дать тебе больше времени, чем столько, сколько я буду готовиться к операции. — Александр отвернулся от нее, и тут его охватил липкий страх. Если бы был другой способ спасти Антонию, он воспользовался бы им. Но отсутствие времени не оставляло ему выбора. Он расчленит ребенка и сдавит ему череп, чтобы удалить его из тела роженицы — и если он не проявит осторожности и не сделает это очень быстро, она все равно может умереть. И никому потом не объяснишь, что его вызвали в самый последний момент. Вся вина ляжет на его плечи.
Когда Александр перевел взгляд на свои инструменты, сердце Хадассы разрывалось от отчаяния. Александр всегда полагался только на свои знания, на то, чему его учили. Но сейчас этого было недостаточно.
Хадасса вернулась к Антонии. Начались очередные схватки, и женщина начала жалобно стонать, а по мере усиления боли снова вцепилась в одеяло. У нее уже просто не осталось сил, чтобы кричать.
— Мой ребенок, — стонала она. — Спасите моего ребенка.
— О, Боже, прошу Тебя… — произнесла Хадасса и положила руку на огромный живот Антонии. Ее губы шевелились, хотя никто не слышал ее слов, пока она взывала к Господу, прося Его вмешаться.
О, Боже, Ты — Творец этой женщины и ее ребенка. Спаси их обоих! Сделай так, чтобы они остались живы. Сделай так, чтобы Александру не пришлось делать то, что он собирается сделать, чтобы он не брал на себя такой грех. Прошу Тебя, Иисус, пусть они увидят Твою силу и Твою любовь.
Антония издала истошный крик. Хабинна инстинктивно устремился к постели, и Рашид, встав у него на пути, прижал его к расписанной фреской стене, не думая уже о том, как он обращается с таким влиятельным человеком.
Слушая стоны Антонии, Хадасса заплакала.
— Прошу Тебя, Иисус, — шептала она, двигая руками над тем местом, где находился ребенок. — Прошу Тебя, Господи, услышь нас. Смилуйся над ней и ее ребенком. Поверни ребенка и дай ему возможность выйти.
Ребенок зашевелился.
Хадасса слегка прикоснулась к животу Антонии и почувствовала, что ребенок поворачивается — медленно, плавно, как будто его ведет какая-то невидимая рука. Она заплакала еще сильнее, но теперь это были слезы радости.