Эхо забытых стен
Шрифт:
Эрен сжал кулаки. «Сражаться… Чтобы убивать…»
«Да, – кивнул Алексей. – Чтобы убивать. И чтобы выжить. Вы нужны этому миру.»
Эрен посмотрел на него с недоумением. Этот чужак, спасший их, говоривший так уверенно.
«Вашу мать… – Алексей сглотнул. Горло было сухим. – Ее отправят вглубь территории. В больницу. Может быть… может быть, там ей окажут помощь. Если сможет выжить до этого.»
Он знал – это ложь. Шансы Карлы на выживание даже в условиях центральных районов Стены Роза были минимальны, учитывая характер травм, отсутствие квалифицированной помощи в Шиганшине и заражение. Но сказать им
«Но… мы не можем оставить ее…» – Армин снова прошептал.
«Вы не оставляете ее, – жестко сказал Алексей. – Вы идёте, чтобы стать теми, кто сможет защитить тех, кто остался. Это ее жертва. И она захочет, чтобы вы были сильными. Вы будете тренироваться. Выживете. И вернетесь за теми, кто не смог уйти сам.»
Эрен смотрел на него. В его глазах шла какая-то внутренняя борьба. Ярость против любви, долг против отчаяния. Ненависть к Титанам, которых он поклялся истребить, теперь обрела новую цель – не только месть за смерть, но и спасение от ужаса существования.
«Вы пойдете в Тренировочный Корпус, – повторил Алексей, не давая им возможности передумать. – Вам там всё расскажут. Меня, возможно, отправят с вами. Или в другую группу. Если встретимся там – будем держаться вместе.»
Он не мог гарантировать, что его направят с ними. Отбор производился стихийно. Его возраст был на пределе для набора в юные годы. Но его физические кондиции, даже после всего пережитого, должны были произвести впечатление. Его решительный взгляд. Его знание, как держаться и что говорить, чтобы выглядеть "крепким и пригодным".
В тот день началось перемещение. Хаос сменился более упорядоченным, но от этого не менее мучительным процессом. Беженцев сортировали. Пожилых, больных, совсем маленьких детей – в одну сторону. Крепких мужчин и женщин, подростков – в другую.
Карлу осторожно унесли медики. Эрен не сопротивлялся. Он лишь стоял, смотря ей вслед, пока ее бледное лицо не скрылось в толпе страдающих. Рядом с ним Микаса, безмолвная и сильная, взяла его за руку. Армин, дрожащий, но теперь смотрящий вперёд с какой-то новой, мрачной целеустремлённостью.
Алексей оказался в группе, направляющейся на юг, к центрам обучения. Он не видел, куда унесли Карлу, не знал, что станет с ней дальше. Его знание об этом мире оборвалось здесь. Отныне каждый его шаг, каждое его решение, каждая жизнь, спасенная или потерянная, меняли историю. И он нёс это бремя в себе, словно живую, горячую отметину.
Прощай, Карла Йегер. Ты изменила всё. А теперь мы должны жить с последствиями этого изменения.
Впереди, через несколько недель, их ждала дорога. Путь внутрь Стены Роза. Затем – тренировочные лагеря. Муштра. Знакомство с теми, кого он должен был нейтрализовать. Первое столкновение с Титанами. Первая настоящая битва.
Из беженского лагеря у Стены Роза их перебрасывали медленно, партиями. Процесс был изматывающим, бесчеловечным. Словно не с живыми людьми обращались, а с партией скота, подлежащего сортировке и транспортировке. Толпа, грязь, невыносимый смрад, крики, сменяющиеся апатичным молчанием – это была новая реальность для десятков тысяч изгоев, выброшенных из своих домов. Алексей оказался в группе, направляемой на юг, вглубь территории.
Транспортировка осуществлялась в переполненных вагонах открытых железнодорожных платформ. Дороги в этой части Стены Роза, казалось, не знали покоя: постоянное движение войск, снабжения, беженцев. Дым из паровозных труб застилал небо, копоть оседала на лицах и одежде. Люди сидели плотно, прижавшись друг к другу, пытаясь сохранить хоть немного тепла. Холод пробирал до костей, особенно по ночам. Еды давали мало, баланда, мутная и безвкусная, лишь на короткое время притупляла чувство голода.
Алексей сидел в углу платформы, прислонившись к деревянной обрешетке. В его взгляде не было паники или отчаяния. Только усталость и холодный расчёт. Он наблюдал. За Эреном, Микасой, Армином. За другими беженцами. За солдатами-конвоирами. Его обостренные чувства, притушенные физическим истощением, тем не менее, сканировали обстановку. В этой поездке не было погони – те, кто искал его, не стали бы действовать так открыто. Здесь были лишь усталые, равнодушные солдаты, выполняющие приказ.
Эрен сидел рядом с Микасой, взгляд его был устремлен куда-то вдаль, сквозь пейзаж проносящихся мимо полей и лесов. Его губы иногда шевелились, беззвучно повторяя что-то, что Алексей знал – свою клятву, свой приговор Титанам. Теперь к ней примешивался призрак страдания матери, который не давал ему покоя. Эта боль не убила его ярость, нет. Она исказила ее, сделала более мрачной, более… глубокой, что ли. Убив материнские руки Титанами – это одна трагедия. Видеть ее живой, но приговоренной к мучительной агонии, лишенной даже возможности мечтать о свободе – это другая, возможно, даже худшая.
Микаса оставалась его неизменной тенью. Тихая, настороженная. Она то и дело поправляла свой красный шарф, который в этом грязном окружении казался единственным ярким, чистым пятном. Ее взгляд скользил от Эрена к Армину, затем к Алексею. В её тёмных глазах читалась решимость защищать тех, кого она считала своей семьёй. И теперь, казалось, она включила Алексея в этот узкий круг. Он был тем, кто пытался спасти их мать. Тем, кто не стоял, парализованный страхом.
Армин сидел, прижавшись к Эрену с другой стороны. Он почти не говорил, его взгляд был сосредоточен. Иногда он доставал свою книжку, рассматривая рисунки далёких, неведомых земель, которые теперь казались насмешкой над их положением. Его интеллект, его аналитические способности, казалось, всё ещё были в шоке, но он был рядом, верным другом, якорем.
Они ехали много дней. Железная дорога извивалась через поля и редкие леса. На горизонте время от времени появлялись контуры других городов Стены Роза – более обжитых, менее затронутых непосредственным ужасом прорыва, но переполненных беженцами и напряжением. Вокруг Стены Роза тоже велись работы по укреплению, собирались войска – правительство, видимо, опасалось новой атаки. Или же их беспокоила внутренняя ситуация – десятки тысяч голодных, лишенных всего людей представляли угрозу сами по себе.