Эхопраксия
Шрифт:
– При сценариях с недостаточными данными лучше, чтобы мясо и электроника друг друга поддерживали. Сопряженные уязвимые места.
– Но почему она? И почему она согласилась работать под началом тех, кого ненавидит?
– Этой экспедицией командуют Двухпалатники, – напомнил полковник. – Любой на месте Сенгупты из кожи вон вылез бы при такой возможности. Большинство этих людей просиживают штаны в собственных спальнях, нянчат низкоорбитальные уборщики мусора и молятся, чтобы случился какой-нибудь глюк, требующий человеческого вмешательства. Реальные экспедиции в глубокий космос – что угодно с временным лагом,
– Получается, Ракши – очень хороший специалист.
Мур допил скотч и поставил бокал на стол:
– Я думаю, в ее случае дело, скорее, в мотивации. У нее жена на системе жизнеобеспечения четвертого класса.
– И платить по счетам нечем, – предположил Брюкс.
– Теперь есть.
– Значит, им не нужны лучшие и самые умные, – медленно протянул Дэн. – Они хотели кого-то, кто вписался бы во что угодно ради спасения жены.
– Мотивация, – повторил Мур.
– Им был нужен заложник.
Полковник взглянул на него с выражением, граничащим с жалостью:
– Ты не одобряешь.
– А ты одобряешь?
– Ты бы предпочел взять кого-то, кто просто решил сбежать из дома? Кому захотелось пощекотать нервишки или увеличить свой банковский счет? Это как раз гуманный выбор, Дэниэл. Челу уже умерла бы, а теперь у нее есть шанс.
– Челу, – Брюкс сглотнул, хотя в горле страшно пересохло.
Мур кивнул:
– Да, жена Ракши.
– А что… с ней случилось?
«Нет никаких шансов. Тут вероятность – один на миллион».
Полковник пожал плечами:
– Биоатака около года назад. В Новой Англии. Какая-то модификация энцефалита, кажется.
«Джим, ты ошибаешься. Нет у нее шансов, ничего нет. И неважно, как долго они будут заставлять ее сердце биться, – из такого не возвращаются.
О, господи, я убил ее. Я убил жену Ракши».
Они не сделали ничего радикального. Даже ничего нового.
Методологии уже десятки лет: отработанный и зарекомендовавший себя проект с тысячью статей в реферируемых изданиях. Каждый знал, что нельзя смоделировать пандемию и обойтись без жертв. Каждый знал, что человеческое поведение слишком сложное и в статические кривые не укладывается. Население – не облака, а люди – не точки. Люди – действующая сила, автономная и многовекторная. Всегда находилось исключение, которое бежало в зараженную зону за любимыми: медик на передовой, который застывал в критическую минуту из-за непредвиденной боязни многоножек. Пандемии, по определению, охватывали миллионы людей: для получения реалистичных результатов в симуляции должны были участвовать миллионы ИскИнов человеческого уровня.
Но был и другой вариант: использовать уже существующую модель, где каждую из миллионов информационных точек контролировал разум человеческого уровня.
Игровые миры потеряли былую популярность – Небеса украли мириады душ, и те предпочитали играть сами с собой, наплевав на стандарты общества. Но виртуальные «песочницы» по-прежнему были настолько велики, что Центр по контролю и профилактике заболеваний с большим удовольствием пользовался ими для эпидемиологических исследований. Уже десятилетия чуму и насморк, которые поражали и чародеев, и троллей,
«Вредоносная кровь» совсем не случайно имела сходство с эктопической фибродисплазией. В динамике заражений «Проклятием Беовульфа» – экзотическим светящимся грибком, пожирающим плоть эльфов, – крылось жутковатое родство с некротическим фасцитом. Ковры-самолеты и магические порталы совпадали с картой реальных авиалиний и таможен: верховные маги повторяли поведение элиты из верхних эшелонов власти с личными реактивными самолетами и неограниченным лимитом по выбросу углерода. Уже целое поколение политику здравоохранения определяли мрачные фэнтезийные невзгоды клириков и монстров.
Получилось не слишком удачное совпадение: фракция реалистов из Перу сообразила, как хакнуть систему, ровно тогда, когда Дэн Брюкс и его веселая банда запустили симуляцию развивающихся инфекционных заболеваний в Латинской Америке. Никто не заметил взлома вовремя. Реалисты действовали тонко и параметров болезни не трогали: любые неожиданные изменения в уровне мутации или инфекционности тут же попали бы в статистические сводки. Вместо этого террористы подкорректировали внешний вид зараженных игроков согласно локациям и демографии. Некоторые жертвы выглядели чересчур больными, а другие – богатые игроки с золотом и летающими скакунами – чересчур здоровыми. Это ни на йоту не меняло биологию, зато человеческие реакции сдвигало чуть влево. Следующие вспышки сдвинули их еще дальше.
Постепенно круги распространились из игрового пространства в отчеты, из отчетов – в политику. Ни система, ни исследователи не заметили крохотную лазейку в разработанных планах экстренных мер – пока шесть месяцев спустя кто-то не нашел подозрительную пустую пробирку в мусорке за детским садом «Счастливый кит». К тому времени новая модификация энцефалита уже проскользнула мимо алгоритмов неотложного реагирования, созданных Дэниэлом Брюксом, и собирала кровавую жатву от Бриджпорта до Филадельфии.
Челу Макдональд пережила ту эпидемию без единой царапины. Ее даже не было в зонах заражения: она находилась на другом конце света и растила свободный код рядом с девушкой своей мечты. Такие пары перестали быть редкостью – обычное дело с тех пор, как человечество научилось редактировать и мечты, и девушек. Родственные души теперь создавали по заказу: моногамные, преданные и невероятно страстные. Прежние поколения едва чувствовали такую любовь, прежде чем их пустые клятвы иссыхали в пожизненные сроки заключения или разбивались на месте, как только очарование увядало, глаза начинали смотреть в другую сторону, а гены возвращали себе законную власть.
Но такое пустое лицемерие было не для Макдональд и ей подобных. Они вырвали ложь из своих голов, перепаяли и искупили ее, превратили в радостную правду с пожизненным сроком гарантии. В этой субкультуре даже слегка вошел в моду непосредственный секс: по крайней мере до Брюкса доходили такие слухи.
Тогда он, конечно, ничего об этом не знал. Челу Макдональд была лишь именем в списке субподрядчиков; обезьянкой, нанятой растить код, над которым академики корпеть не хотели. Брюкс узнал о ней в самом конце: небольшой кровавый шлейф резни.