Эхопраксия
Шрифт:
«Она не выйдет, а я не могу войти…»
– Дэн, – в стене открылось окно. – Посмотри на меня.
Он отвернулся.
Но все же взглянул.
Увидел что-то, напоминавшее маринованный зародыш, а не взрослую женщину. Руки и ноги, прижатые к телу, вопреки манжетам на запястьях и лодыжках, сжимающимся микротрубочкам, которые растягивали конечности по три раза на дню в безнадежной борьбе с атрофией и сокращением сухожилий. Сморщенное лицо с безволосым скальпом и миллионом углеродных волокон, торчавших из затылка – парящих, словно нимб вокруг головы.
– Только дело не в теле, – сказало нечто ее голосом, но
– Рона, почему ты…
– Ты называешь мое состояние переменой, но это не так, – произнес голос. – Небеса – это не будущее, а убежище для трусов. Естественный заповедник для тех, кто не может адаптироваться. Воображаемое исполнение желаний для странствующих голубей. Думаешь, я лучше тебя? Нет, Небеса – свалка для бесполезных аутсайдеров. Тебе здесь не место.
– Бесполезных? – Брюкс заморгал, потрясенный. – Рона, даже не вздумай…
– Я сбежала. Признала свое поражение много лет назад. Но ты… ты, может, и делаешь все по неправильной причине, и в процессе постоянно получаешь по зубам, но ты, по крайней мере, не сдался. Ты мог спрятаться вместе с нами, но вместо этого сидишь там, в реальном мире, без кнопки перезагрузки; в месте, которое не контролируешь, где какие-то люди могут забрать работу всей твоей жизни, вывернуть ее наизнанку, и нет никакой возможности исправить то, что они сделали.
– Рона… что…
– Я знаю, Дэн. Зря ты все скрывал. Напрасно: у меня сеть побольше, чем у тебя. – Голос был нежным, добрым, но лицо сморщенного зародыша на экране по-прежнему оставалось неподвижным. – Я все поняла, как только они установили карантин в Бриджпорте. Я тогда даже хотела позвонить. Подумала, может, ты сдашься и придешь ко мне, но…
Гора врезалась Брюксу в затылок. Он стукнулся лбом о стену комнатки, отскочил, упал навзничь вместе со стулом и растянулся на палубе. В голове вспыхнула, пульсируя, красная галактика: на расстоянии световых лет в дверном проеме появился перевернутый силуэт гиганта.
Дэн заморгал, застонал и попытался сосредоточиться. Звезды потухли; рев в голове слегка утих, исполин усох до человеческих размеров. Его глубины были настолько черны, что почти сияли.
«Ракши Сенгупта, познакомься со стариной Брюксом».
Где-то далеко компьютер надрывался голосом его покойной жены. Дэн попытался поднять руку к голове, но Сенгупта наступила на нее и склонилась к нему. В середине тела вспыхнула новая боль и прострелила руку.
– Я хочу чтобы ты кое-что представил сучий ты таракашка, – пальцы Сенгупты танцевали и опускались над его головой.
«О, боже, нет, – отрешенно подумал Брюкс. – Только не ты еще…» Он не стал удерживать голову, а повернул ее набок и устремил взгляд в пространство. Ракши пнула его прямо в лицо и заставила смотреть на себя. Ее пальцы сжимались, переплетались и загибались назад так далеко, что он подумал, они сейчас сломаются.
– Хочу чтобы ты представил Христа на кресте…
Брюкс даже не удивился, когда начались спазмы.
Сенгупта склонилась над ним, наслаждаясь делом своих рук, но даже сейчас не могла посмотреть ему в глаза:
– О да я так ждала этого я так работала ради этого я так…
Звук: острый, короткий и громкий. Сенгупта тут же замолчала. Встала.
На ее левой груди расцвело темное пятно.
Ракши упала на Брюкса тряпичной куклой. Так они и лежали какое-то
На секунду лицо Ракши озарилось. Не счастьем, нет. И не удивлением. Скорее, осознанием. А потом первый раз в жизни она посмотрела Брюксу прямо в лицо.
– Ох блин, – прошептала она, и ее глаза подернулись пеленой. – Как же ты попал.
– Я знаю, это бессмыслица. – Мур вертел в руках пистолет. – Мы никогда не были близки. Наверное, это моя вина. Хотя, знаешь, он, скажем так, никогда не был легким ребенком…
Джим подвинул к себе стул: сел, склонившись и положив локти на колени. Свет из коридора падал ему на лицо. Брюкс лежал на полу, чувствуя, как сбоку подтекает кровь Сенгупты. Она уже пропитала ткань, комбинезон прилип к ребрам. Голова гудела. В горле пересохло. Он попытался сглотнуть и с облегчением, даже удивлением выяснил, что ему это удалось.
– Теперь же… Ему до Земли еще полсветового года, но в первый раз за всю жизнь я чувствую, что мы можем поговорить…
Бледная туманность заволокла глаза Ракши. Брюкс хорошо их видел даже в скудном освещении; мог слегка повернуть голову, сфокусироваться. Паралич оказался неполным, это был не тщательно спланированный глюк Валери, который вампирша подготовила с помощью граффити и незаметных жестов, – или же Ракши допустила неточность в триггерной стимуляции. Программа, скорее всего, не изменилась: та же цепочка от фотонов к зеркальным нейронам, а оттуда – к двигательным нервам. Она все еще дремала в глубине мозга на случай, если кто-то решит позвать ее под ружье. Сенгупта, наверное, импровизировала постфактум: прогнала старые записи, вычислила основные движения и воспроизвела их так хорошо, как смогла.
– Такое ощущение, что он знал, как я стану слушать сигналы все эти месяцы; знал, что я буду думать в ответ на его слова…
Ракши не планировала месть. Наверное, хитрость Валери показалась ей лишь очередной головоломкой на распознавание образов, которой Сенгупта заняла свой гиперактивный мозг. К счастью, фокус пригодился, когда оказалось, что убийца Челу и усыновленный ею таракан – один и тот же человек. Атаку она подготовила наспех, окоченение получилось кратковременным: Брюкс уже чувствовал это в сухожилиях. Напряжение начало спадать.
Но, черт побери, искусность Ракши все равно поражала.
– Сейчас я чувствую себя ближе к Сири, чем когда мы с ним жили на одной планете, – сказал Мур. Он склонился вперед, оценивая живого и мертвую. – Ты видишь тут какой-нибудь смысл?
Брюкс попытался двинуть языком: тот едва прикоснулся к нёбу. Он сосредоточился на губах. Появился звук. Стон, в котором не было ничего, кроме разочарования и горя.
– Я знаю, – согласился Мур. – И поначалу это больше походило на отчеты, понимаешь? Письма домой, но с множеством фактов. О миссии. Я слушал этот сигнал. О, я слушал бы его вечно, даже если бы в нем не было ничего, кроме этой истории. Я так много узнал о моем мальчике, так много, о чем никогда не подозревал.